На край света
Шрифт:
Если бы я питала к Даррену только дружескую привязанность и жалость, тогда сумела бы твердо, но вежливо ответить отказом. Он же вызывает у меня, особенно после вчерашнего дня, какую-то сумасшедшую бурю очень сложных неоднозначных чувств. Поэтому, ибо вести себя адекватно я совершенно не в состоянии, поступаю худшим образом, какой только можно придумать.
— Ты что, делаешь мне предложение? — Я разражаюсь идиотским хохотом.
Даррен поджимает губы и смотрит на меня оскорбленно, но явно ожидая, что я вот-вот опомнюсь.
—
Я снова хохочу. Не подумайте, что я столь жестока. Это нечто вроде истерики. Даррен терпеливо дожидается, когда я успокоюсь, хоть уже нервно постукивает ногой по полу и у него на скулах ходят желваки.
Наконец умолкаю и вытираю слезы с нижних век.
— Слушай, у меня случайно не потекла тушь? — спрашиваю я таким тоном, будто ничего более важного для меня в эту минуту не существует. — Взгляни. — Наклоняю голову вперед и прикрываю глаза, побаиваясь, что сейчас прилюдно получу хорошую затрещину.
Ничего не происходит. Даррен молчит. Открываю глаза, изумленно поводя бровями, но тут вдруг возгораюсь к себе ненавистью. На Даррене нет лица.
Он сидит, откинувшись на спинку кресла, и смотрит на меня потухшим, чужим взглядом, оживленным лишь остатками надежды. Удивительно, но в нем нет ни высокомерия, ни признаков оскорбленного самолюбия. Надо бы взять и рассказать ему обо всем, что творится в моей душе, я же неизвестно почему произношу убийственно-холодным, даже, по-моему, — о ужас! — чуточку насмешливым голосом:
— Я помолвлена, Даррен. — Кладу на середину стола руку с кольцом невесты, которое мне подарил Себастьян. — Можно сказать, уже замужем.
— Нет, ты еще не замужем, — негромко и грустно, но твердо возражает Даррен. — И, как мне показалось… — Он умолкает, очевидно надеясь, что я помогу ему выйти из глупого положения.
Я же смотрю на него и молчу. Клянусь, у меня внутри все крутится как сумасшедшая карусель. Душа требует схватить Даррена за руки, утешить его и долго-долго объяснять, как мне было плохо без него и как душно и неловко в компании с благонадежным и на редкость постоянным Себастьяном. Но разум то и дело напоминает о беседе с отцом и насмешливо спрашивает: а что дальше?
Да, это безумие, думаю я. Принять второе кольцо, когда Себастьян по сей день ждет ответа. Броситься из одной неопределенности в другую…
Даррен долго смотрит на меня, терпеливо ожидая хоть какой-нибудь реакции. Я же опять сижу, будто деревянная.
Даррен кивает.
— Я все понял. Прости, мне не следовало так глупить… Надо было сначала поговорить, а уж потом… — Он пожимает плечами. — Но я подумал: вроде бы принято заводить речь о подобных вещах как раз в тот день, когда преподносишь… — Кивает на коробочку и вздыхает. — Словом, я, по-видимому, допустил серьезную ошибку. Хотя, знаешь, не жалею об этом. — Он приподнимает голову и смотрит на меня открыто и уже совсем без робости.
Он лучший
— Да, конечно, — еще более спокойно продолжает Даррен. — Вас с Себастьяном, несмотря ни на что, связывают серьезные отношения и помолвка. А впереди ждет расписанная по дням безбедная жизнь, уважение, внешнее благополучие… Обзаведетесь детьми, вырастите их, дадите им хорошее воспитание и образование. В общем, все у вас будет как положено. Только… — Он слегка прищуривается и смотрит мне в глаза.
Я чувствую себя так, будто меня раскрыли, как книгу, и преспокойно отыскали в моей груди душу, а в ней — все мои секреты.
— Это ли тебе нужно? — продолжает Даррен. — Об этом ли ты мечтаешь? О скучной ложно правильной жизни, насквозь пропитанной фальшью, непониманием, тоской, которую придется вечно прятать? Ты человек неординарный, Джой. — Теперь он будто рассуждает о посторонних людях и, кажется, совершенно успокоился. — Тебе будет слишком тесно в богатом и удобном, но духовно нищем мире. Первое время ты будешь ломать себя, потом, может, привыкнешь. Но придет день, когда терпения не хватит…
У меня в горле стоит ком. Даррен прав. Прав настолько, что делается жутко.
— Впрочем… — Он усмехаясь снова кивает на коробочку. — Тут дело, разумеется, не в Себастьяне. А в том, что я для тебя всего лишь друг детства.
Наши взгляды встречаются. В глазах Даррена снова отражается боль и последние капли надежды. Я могла бы сказать ему, что сначала объяснюсь с Себастьяном, а потом мы вернемся к нынешнему разговору. Очевидно, именно этого Даррен и ждет от меня. Но я сознаю, что не уверена, смогу ли так запросто отвергнуть Себастьяна. Точнее, я вообще ни в чем не уверена и боюсь что-либо обещать.
Всего лишь друг детства, запоздалым эхом звучит у меня в ушах. Из груди рвется крик: ты все неправильно понимаешь! Просто я…
Замираю, когда губы Даррена искривляются в невеселой улыбке. Он поднимает руку, прося официанта принести счет.
— Что ж, желаю тебе счастливой долгой жизни. — Его голос звучит грустно, глаза больше не блестят. Кажется, кто-то навек выключил в них крошечные лампочки.
Делай же что-нибудь! — осатанело кричит моя душа. Не отпускай его, если не хочешь до конца своих дней проклинать эти минуты!
Суматошно облизываю пересохшие от волнения губы и протягиваю руку — ту, на которой поблескивает кольцо Себастьяна, но не успеваю произнести ни слова, потому что как раз в это мгновение приносят счет.
Официант смотрит на коробочку, потом на кольцо, и его глаза радостно вспыхивают, а губы растягиваются в понимающей улыбке. Он подмигивает Даррену.
— Примите мои поздравления. Может, желаете заказать шампанского? Или… подождите! По такому случаю, думаю, заведение преподнесет вам бутылочку в качестве подарка. Управляющий как раз тут.