На краю одиночества
Шрифт:
А вот карточки не было.
И… это было странно. Определенно. Нет, в той, в прошлой жизни, когда она из простой мещанки вдруг стала женой «того самого Лазовицкого», Анне присылали подарки. В том числе и шоколад из «Шоколадницы».
Коробка была оригинальной.
Анна тронула тонкий замочек.
Интересно.
И… не только. Почему-то вид этой коробки вызывал тошноту. И слабость вдруг накатила такая… а с ней желание лечь. Прямо здесь, перед домом, и плевать, что мостовая грязна. Разве стоит думать о грязи, когда
…рык донесся издалека.
А еще кто-то толкнул Анну в спину, и она упала.
На камни.
Руки обожгло болью, а вместе с ней вернулась и способность дышать.
– Сидеть, – рявкнула Анна, борясь с тошнотой. И все-таки не справилась, ее вывернуло зеленоватой слизью, и это было отвратительно. От стыда и обиды Анна расплакалась…
…расплакалась бы, но острая морда ткнулась под ребра, а знакомый голос сказал:
– Дрянь.
И это было не про Анну.
– Что ты творишь! – этот голос Анна тоже узнала. – Сейчас сожрет и будет прав…
– Нет. Он умный. Понимает. Надо встать. Давай…
Анна попыталась, но ноги не слушались, и проклятье ожило, расползаясь по телу. Теперь Анна ощущала его темным огромным червем, что норовил забраться по ее позвоночнику. А еще она знала, что скоро у червя получится.
И тогда ее, Анны, жизнь оборвется.
Не сразу, нет.
– Вставайте, – этот голос заставил отвлечься. – Надо кого-нибудь за целителем послать…
– Нахрен.
Острые плечи.
Дети, которые, пусть и рослые, но все равно дети.
– Надо. Или хотя бы за наставником. Давай ее отведем и я сбегаю… вы идти можете? Осторожно. Шаг. И еще.
– Аргус, – Анна остановилась, чтобы сосредоточиться, потому что идти и думать было сложно. – Глеба помнишь? Найди. Скажи… как-нибудь, что… кажется, меня вновь пытались убить. Спасибо.
Это уже мальчишкам.
Арвис, который немного изменился с прошлого раза, но Анна понять не могла, в чем именно заключается перемена. И Богдан Калевой в драной рубашке. Вид у него… будто с кошкой дрался. И кровью пахнет, правда, Анна не могла толком понять, от него или же от нее.
Идти пришлось до ворот. Целых три шага. Или даже четыре. Невыносимо далеко.
И от ворот до лавки.
Надо будет поставить другую, прямо здесь, для вот таких, особых случаев.
– Спасибо, – на лавку она упала, а Арвис спросил:
– Пить?
– Да, пожалуйста… на кухне вода… и лимонад. И… что это было.
– Дрянь, – сказал Арвис.
– Скорее всего проклятье отсроченного действия. Или, что вернее, на крови, – Богдан присел рядышком. Двигался он осторожно, явно опасаясь потревожить левую руку. Уложив ее на колени, он пошевелил пальцами. – Я видел этого мальчишку. Он нес коробку и ничего не произошло, а как только вы взяли ее в руки, проклятье ожило. С отсроченным действием сложно угадать вот так… а вот если сделать привязку на крови…
– У меня нет обыкновения
Богдан кривовато улыбнулся. Арвис же подал стакан воды и устроился по другую сторону Анны. Он погладил руку и сказал:
– Хорошая. Найду ублюдка. Глаза выдавлю.
– Он стал больше говорить, – заметил Калевой. – Но я не уверен, что этому следует радоваться.
Вода была вкусной.
Настолько вкусной, что, когда она закончилась, Анна едва не расплакалась от огорчения. Но… стало легче.
– Спасибо вам.
– Анна… хорошая, – Арвис вцепился в ее рукав и прижался, уткнулся лицом в бок, вдохнул. – А его били.
– Кто?
– Да… не важно, – Богдан потер руку. – Это все на самом деле… просто так получилось.
– Илья сказал, что прирежет. Ночью. Он ложку спер. Сделает теперь… и так, – Арвис провел пальцем по горлу, и Анна вздрогнула, потому что сказано это было спокойно, будто речь шла не об убийстве, а о вещах обыкновенных.
– На самом деле все не так и плохо. Мы просто пытаемся выяснить, кто сильнее, вот и… он рубашку порвал. А наш наставник огорчится. И я подумал, что у вас есть нить с иголкой. Почистить я и сам могу, а вот зашить…
– Снимай.
И мальчишка без спора стянул рубашку.
На тощем теле его виднелись свежие порезы.
– Не обращайте внимания, – он прикрыл один, пересекавший ребра. – Он не со злости.
– Злой, – возразил Арвис.
– Просто… его злит, что я… что у меня отец граф…
– У него тоже.
– Прекрати.
– Я знаю, – Арвис ткнул пальцем в порез и велел. – Стой. Знаю. Имя не знаю. Картинку видел. Тогда, когда был… там… плохо. Тварь внутри. Она про всех знала. Я молчу. Они боятся. Мне скорей глотку перережут, чем тебе…
– Никому ничего не перережут, – сказала Анна, надеясь, что ее слова прозвучали в достаточной мере веско. – В конце концов, это совершенно недопустимо. Проблемы нельзя решать только насилием.
Мальчишки переглянулись.
Они явно думали, что Анна просто слишком наивна. Со взрослыми такое случается.
Глеб появился, когда Анна почти пришла в себя.
Он просто-напросто перемахнул забор, разом проломив собственную защиту, прошелся по плющу и ковру из серебролистника, который только-только начал разрастаться. И вид у него был такой, что мальчишки замерли.
– Привет, – Анна вытерла рукавом губы.
Наверняка от нее воняло.
И… вид… грязная, растрепанная. Несчастная. Ей бы укрыться в доме, привести себя в порядок, а она почему-то плачет. Может, потому, что ее давно никто не обнимал? Не успокаивал?
– Все хорошо… – она повторяла это снова и снова, не веря самой себе.
– Все хорошо, – соглашался Глеб, но ему тоже не получалось верить.
А не верить нехорошо.
И когда Анна все же успокоилась – наверное, прошла целая вечность, – она отодвинулась и вздохнула.