На краю совершенного мира

Диас Отто

– В чём дело? Ты передумала? – поинтересовался мужчина.

– Нет, – процедила Ида сквозь зубы. Ей не хотелось говорить о боли и унижаться ещё сильнее. Бросив на землю запачканный платок, она перевернулась сначала на бок, затем встала на колени и, оттолкнувшись руками, попыталась подняться. Мужчина ухватил её за плечо, не позволяя упасть.

– Осторожнее. Так можно что-нибудь повредить.

В словах мужчины Ида уловила иронию. Придерживая девочку, он повёл её к вагону. На мгновение терзающая боль схлынула. «Я поеду в лучший мир. Действительно… у меня получилось», –

думала Ида, тараща глаза на большую оживающую машину. Послышался гудок. Это был гудок в новую жизнь.

Глава 4

Мужчина раскрыл старенький блокнот с жёлтыми плотными листами, пробежался глазами по последним записям, сделанным около месяца назад, и перелистнул на чистую страницу. Его пробрали беспокойство и любопытство. Он поднял голову: избитая замарашка сидела напротив. Она отмыла лицо от крови и грязи, но до сих пор выглядела избито и жалко, плотно сжимала худые коленки, при этом нелепо разворачивая пятки в разные стороны. Тонкие пальцы крепко, до белизны костяшек, вцепились в сидение. Глаза недоверчиво осматривали всё вокруг, в частности самого мужчину. Из соседних купе слышались приглушённые женские и мужские голоса, бурно обсуждающие события миновавшей недели. Порой чуть громче доносился смех.

– Итак… – начал мужчина, выдерживая паузу. Во рту маячил привкус табака. – Как тебя зовут?

Девочка выгнула брови дугой, затем нахмурилась.

– Вы ведь знаете. Ида.

– Неправильно.

– Но… – она запнулась в неуверенности. Внимательный мужской взгляд заставлял нутро переворачиваться от страха и трепета. Девочка приоткрыла рот, обдумывая ответ. Вагон качнулся, и она сильнее вжалась в сиденье. Испуганный взгляд устремился в окно: поезд медленно двинулся. На перроне всё ещё мельтешили дети-оборванцы. Сквозь тонкий слой пыли, осевшей на стекло с дороги, Ида наблюдала за ними в последний раз. Кто-то махал руками, а кто-то уже жевал доставшийся кусок хлеба или уходил домой. Ида сглотнула горькую, словно полынь, слюну. Желудок, давно не получавший пищи, наградил девочку режущей болью. К горлу подступила тошнота. Она поморщилась, затем вновь повернулась к мужчине. Тот молчал, сжимая в руках бумажный предмет.

– Идалия, – наконец отозвалась девочка. Незнакомец записал первое слово.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать.

– У тебя есть родители?

– Нет.

– Тогда как ты появилась на свет?

Ида сощурилась, обдумывая вопрос: вечно в них крылся подвох. Девочка даже ощущала себя глупой.

– Мои родители умерли.

– Но они у тебя есть. Расскажи, что случилось с ними.

– Мама умерла при родах брата. Большая потеря крови. Отца унёс тиф.

Мужчина сделал ещё несколько пометок.

– С кем вы жили?

– С тёткой.

– Чья-то сестра?

– Отца.

– Она вас любила?

– Нет.

– А вы её?

– Тоже.

Мужчина кивнул, продолжая делать записи. Девочка слегка покачивала ногами.

– Тебе нравилась твоя жизнь?

– Нет.

– Что именно наталкивало на мысль от неё отказаться?

– Голод, побои, болезни.

– Ты часто болела?

– Не

я, Густав.

– Вы близки с братом?

– Да.

Мужчина поспешно выводил закрученные буквы, записывая каждый ответ девочки, а та в свою очередь внимательно наблюдала то за действиями его рук, то за взглядом.

– Плохая жизнь заставила тебя выполнить условие? Ты его выполнила?

– Да.

– Расскажи подробно. Что ты сделала?

Девочка начинала нервничать. «Он проверяет, не лгу ли я? Что же ответить?» Она молчала некоторое время, потом вдруг испугалась вызвать подозрения. Мужчина терпеливо ждал. Наконец, решив, что молчание слишком подозрительно, Ида заговорила.

– Я перестала общаться с Эллис.

– Кто это?

– Подруга. Мы жили рядом и часто проводили время вместе. Перестала играть с мальчишками, грубить тётке.

– А тебе нравилось грубить?

– Да. Она всегда была мне противна. Называла маму потаскухой, хотя та давно умерла, а меня крысой или грязной свиньёй. Часто говорила Густаву, что он подохнет так же, как и отец. Любила только своего сыночка, противного прыщавого труса. – Ида поморщилась.

– Ты желала ей смерти?

– Иногда.

– Это всё?

– Нет. Я… выбросила мамин подарок. – Девочка опустила взгляд в пол, чувствуя удушающее сожаление. Она смотрела на свои старые туфли и поцарапанные ноги. Пальцы как будто бы до сих пор немели от ледяной воды и чувствовали влагу.

– Какой?

– Куклу. Единственное, что хранило память о ней и грело душу холодными вечерами.

Мужчина продолжал писать.

– Я убила брата.

При последней фразе он остановился и внимательно посмотрел на замарашку. Та тоже подняла взгляд, уверенно кричащий: «Я не лгу».

– Действительно?

Ида кивнула. Тело её напряглось. «Почему он так смотрит? Знает, что я солгала? Откуда ему знать? Он видел, как Густав вышел из реки? Но это ведь… невозможно. Поезд прибыл только утром». Мужчина опустил голову и записал фразу.

– Расскажи подробнее. Что ты сделала? Что чувствовала?

– Я… сначала сомневалась, но потом поняла, что убийство необходимо. Меня мучило чувство незавершённости, потому что условие заключалось в избавлении от всего того, что люблю, а для меня не было никого дороже Густава. Мой брат доверял мне, никогда бы не догадался о моём намерении. Я отвела его к Лан. Предложила поиграть в камешки. Мы раньше часто этим занимались. Вынудила его войти в воду, затем повалила и начала топить. – Девочка закусила губу, воскрешая в памяти минувший день. «Что с ним стало? Рассказал ли он всё тётке?»

– Что было дальше? – спросил мужчина, приглаживая усы.

– Он сопротивлялся. Бил по рукам и ногам, но я его держала. – Ида приподняла руки, демонстрируя синяки на тощих запястьях. – В какой-то момент он просто ослаб, но я сразу не отпустила. Выждала ещё, чтобы наверняка, а затем оставила тело в реке и убежала. Даже если бы его быстро нашли, меня бы не заподозрили. Всё-таки он был мне дорог.

– Ты говоришь почти спокойно о том, что убила дорогого человека. Это не кажется тебе зверством?