На краю света. Подписаренок
Шрифт:
— Прогулял, поди, всю ночь? — ворчливо сказал дедушко Митрей.
— Прогулял не прогулял, а надо пойти соснуть.
Тут Иван Фомич снова что-то замурлыкал и отправился домой.
— Вот смотри да наматывай на ус, — многозначительно сказал мне дедушко Митрей. — Умнеющий человек. Главный помощник у Ивана Акентича. Вся волость на нем держится. А гляди, что винище-то делает. Пьянствовал, видать, всю ночь. И дома уж не ночует — вот до чего дошел. Ох, пошатнулся народ. Покорежился. Как и жить будет? В каталажку в нашу так и везут со всей волости. И все за пьянство да за буянство.
— А какие это мужики
— Да они самые и сидят — волостные арестанты. Отсиживают свой строк.
— А почему они не в каталажке?
— В каталажке, брат, душно. В каталажку мы их толкаем, когда пристава али крестьянского ждем. А так они сидят у нас на вольном воздухе. Летом — на подамбарье, под навесом, по всему двору. Кому где удобнее. А зимой в сторожке с ямщиками и ходоками. Вина пить им не позволяем, за ворота не пущаем. Разве уж так — посидеть вечером на лавочке, когда начальства нет. А трезвые-то они ведь люди как люди.
И дедушко Митрей ушел к себе в сторожку, а я остался в прихожей ждать писарей. Вскоре сюда стал собираться народ по разным делам к волостному начальству. А кое-кто явился на почту. Оказывается, при волостном правлении производились почтовые операции, и ведал ими сам Иван Иннокентиевич.
Одни пришли сюда пешком, другие приехали на тарантасах, а то и на телегах по дороге на пашню. Тут же с утра торчали ямщики, которые отбывали при волостном правлении гоньбу. В любую погоду они должны были ехать по волости с почтой или везти куда-нибудь по делам волостных начальников. Скоро маленькая прихожая до отказа набилась народом. Мужики сидели на лавках и на скамейках, говорили о погоде, о сенокосе и лениво матюгали волостных писарей, что они так поздно приходят на работу.
Первым прибежал в канцелярию Петька Терсков и как угорелый начал записывать в толстый журнал какие-то бумаги. Потом появился Павел Михайлович. Он был много старше Ивана Фомича. Бритый, с длинными висячими усами, с короткими ершистыми волосами, в аккуратном сером пиджаке, он показался мне почему-то очень строгим. В прихожей к нему сразу же бросилось несколько человек. Но он молча, не говоря ни слова, прошел в канцелярию, уселся там за свой стол, разложил на нем какие-то дела, свернул не торопясь цигарку и только после этого подозвал к себе какого-то просителя.
Позже всех пришел Иван Осипович. Он был совсем еще молодой. Одет был, как и Иван Фомич, по-летнему, в рубашку с гарусным шнурком вместо пояса и темные брюки навыпуску. Но только рубашка у него была новая, брюки в складочку, а штиблеты начищены до блеска. И выглядел он празднично, как именинник. Его длинные черные волосы были аккуратно зачесаны, а лицо, изъеденное оспой, было почему-то очень бледное. Как только он уселся на свое место, его сразу же окружило несколько человек.
А я сидел и сидел в прихожей. Павел Михайлович и Иван Осипович второпях меня, видать, не заметили, а подойти к ним я не решался. «Может, заседатель Ефремов, — думалось мне, — придет и заставит меня что-нибудь делать». Но и заседатель почему-то не приходил. Теперь у меня оставалась одна надежда на Ивана Иннокентиевича. Но я и сам понимал, что это была плохая надежда. Пришел он только к полудню, в шляпе, с толстой тростью с золотым набалдашником. Сегодня он дышал тоже с хрипом и свистом. Тем не менее у него, как и вчера,
Мне было это до слез обидно. Но все же я как-то укрепился и не раскис. А потом стал присматриваться к тому, как работают Павел Михайлович и Иван Осипович. Около Павла Михайловича народ особенно не задерживался. А Иван Осипович, тот сначала поговорит с человеком, потом начнет что-то искать в книгах, потом напишет что-то и с этим написанным идет к Ивану Иннокентиевичу. А то сразу напишет несколько бумаг и отнесет их ему. А просители, которым он напишет эти бумаги, уже толкутся около дверей Ивана Иннокентиевича или прямо лезут к нему в комнату.
А Иван Иннокентиевич сидел у себя за закрытой дверью и принимал этих посетителей. Принимал он их по одному — тихо, спокойно. Но иногда оттуда слышался шумный разговор. Это Иван Иннокентиевич отказывал кому-то в какой-то просьбе. И люди выходили от него то с какими-то бумажками, а то с пустыми руками. Те мужики, которые выходили с бумажками, были очень довольны. А те, которые выходили без всяких бумажек, были очень сердиты. После их ухода Иван Иннокентиевич, видать, тоже некоторое время сердился.
Иногда Иван Иннокентиевич звал к себе Павла Михайловича или Ивана Осиповича, а иногда сам выходил к ним и что-то спрашивал.
А один раз, когда в прихожей уж никого не было, а в канцелярии стояло только три человека около Ивана Осиповича, он вышел очень сердитый.
— Как же это так, Иван Осипович, вы ссыльнопоселенцу выдаете нормальный паспорт?..
— Но по справке от старосты он числится крестьянином, имеет домообзаводство, исправно платит подати.
— Это на порядок выдачи паспортов не распространяется. Канышев, — обратился он к мужику, который с сердитым видом стоял около Ивана Осиповича. — Вы ссыльнопоселенец?
— Крестьянин я, — ответил Канышев.
— Но из ссыльных?
— Ну, из ссыльных. Уж без малого пятнадцать годов состою в крестьянстве.
— Вот видите, — обратился опять к Ивану Осиповичу Иван Иннокентиевич. — Надо проверять все эти справки. Хорошо, что я случайно помню, что Канышев поселенец. Так что исправьте ему в паспорте так: предъявитель сего Енисейской губернии, Минусинского уезда, Комской волости, деревни Коряковой крестьянин ИЗ ССЫЛЬНЫХ Василий Алексеевич Канышев уволен в разные города и села Российской империи в пределах Восточной Сибири… Понимаете — крестьянин из ссыльных и в пределах Восточной Сибири… Всем поселенцам, прожившим не менее десяти лет на месте приписки или перечисленным в крестьяне, мы можем выдавать паспорта, но только на Восточную Сибирь… Понимаете? На ВОСТОЧНУЮ СИБИРЬ. Вы куда, Канышев, хотите ехать?
— На родину хочу ехать. В Расею.
— Поезжайте, Канышев, куда хотите. Но мы за вас не в ответе. Мы отпускаем нас только по Восточной Сибири…
— Это как же понимать… по Восточной Сибири?
— Значит, в пределах Иркутского генерал-губернаторства — Енисейская и Иркутская губернии, Забайкальская и Якутская области.
— Мне надо в Тамбовскую губернию.
— Городской или деревенский был на родине-то?
— Деревенские мы… Может, знаете Моршанский уезд, село Голощекино?