На краю света. Подписаренок
Шрифт:
Во время ссоры они перечисляли и подсчитывали все свои доходы. Но сколько они имеют с прихожан, я так и не понял. Зимой, особенно в великий пост, доход у них, видать, очень большой. А летом во время страды и сенокоса никакого. В такое время прихожан в церковь и калачом не заманишь. Даже умерших хоронят без отпевания.
А отец Петр в их спор не вмешивался. Он с головой накрылся своей попоной и притворился спящим. А может, и на самом деле спал.
Между тем наступила ночь. Опять повалил снег. Кругом все мело и крутило. Дороги от Безкиша уж никакой не было. Надо было ехать наугад убродом. Кони мои давно были в мыле. И править ими было уж не нужно.
Поздно вечером я привез причт Комской приходской церкви и доставил их прямо к Точилковым, у которых они квартируют при наездах к нам в Кульчек.
На прощанье отец Петр, отец дьякон и Василий Елизарьевич не сказали мне ни слова. Ни пожурили, ни поругали меня за плохую езду, ни похвалили за то, что я двадцать с лишним верст проторчал для них на ветру, на морозе на своем облучке, продрог до костей, обморозил себе нос и щеки.
Отец встретил меня на дворе и прежде всего стал выспрашивать, почему я так сильно взмылил лошадей, почему мы так поздно приехали и довольны ли мною остались батюшка, отец дьякон и Василий Елизарьевич.
Тут я рассказал ему, какая плохая дорога была из Комы. А от Безкиша уж никакой дороги не было, что коней я не гнал, так как по такой дороге их не погонишь, что отец Петр, отец дьякон и Василий Елизарьевич остались мною очень недовольны и завтра будут жаловаться старосте на то, что меня послали за ними на плохих конях, вместо того чтобы нарядить настоящего ямщика.
Тут от обиды на все это я даже расплакался. А отец, не разобравшись, в чем дело, рассердился на меня, сказал, что надо было ехать побыстрее и что Серко и Гнедко кони у нас хорошие. На таких конях только начальство и возить.
— Сам видишь, кони в мыле, — вмешалась в наш разговор мама, — а говоришь, надо было ехать быстрее. Шуточное ли дело, от Безкиша семь верст тащить убродом целый воз. Один дьякон потянет пудов на шесть. Разъелись на мужицких хлебах, а потом над нами же изгиляются. Пусть спасибо скажут, что привезли.
Тут мама вспомнила, как наш сосед Илюша Павлов повез раз из Кульчека отца Михаила, который был раньше в Коме до отца Петра, и как тот стал выражать ему недовольство тихой ездой. Так Павлов высадил его в Крутом логу, поворотил лошадей да и уехал домой. Так что дальше отцу Михаилу пришлось топать уж пешком.
— И этих надо было высадить, — сказала мама, — попробовали бы пешком по пояс в снегу пройти семь верст, так узнали бы, как рысью и галопом ездить по такой дороге.
— Что верно, то верно, — согласился отец. — Не очень-то поскачешь по такой дороге. И так лошадей перетомил. Ладно уж. Пусть жалуются. Нам начихать на них. Очередь свою на гоньбу отвели — и хорошо. Надо только фиток получить у Ивана Адамовича. Рупь двадцать шесть копеек тоже деньги. За подать потом зачтут…
На другой день во время молебна в школе я все время вертелся около отца Петра, отца дьякона и Василия Елизарьевича. Но они меня не замечали. А если и видели, то не узнавали, как будто я был не их ученик, а какой-то незнакомый им
Это было мне очень обидно. Особенно со стороны отца Петра. В школе он относился ко мне всегда ласково и, бывая здесь в Кульчеке, выказывал мне свое расположение. А один раз на пасху, когда я был дома на каникулах, он даже пришел к нам в гости и целый вечер слушал рассказы отца про охоту на медведей, на маралов, на волков и соболей.
Я не стал дослушивать праздничный молебен архангелу Михаилу и вышел на школьный двор к ребятам, которые, вместо того чтобы молиться, гонялись здесь друг за другом и барахтались в снегу. Первым мне попался под руку Илька Точилков, и я закатил ему такую подножку, что он как подкошенный уткнулся носом в сугроб. Илька был у нас в школе парень в общем-то безобидный. Но тут он взъерепенился и схватил меня за вороток. Но я в два счета уложил его на землю. Потом таким же манером поборол еще несколько ребят. Недаром Конон и на пашне, и на покосе, и особенно на заимке учил меня в свободное время борьбе. Я так разошелся, что схватился бороться даже с Матвеем Гарасимовых. Но он сразу же уложил меня на лопатки. После этого у меня пропала охота бороться, и я отправился домой.
Дома я с горечью стал вспоминать, как мы до одурения зубрили уроки по «Краткому наставлению в законе божием», как отец дьякон мучил нас с этим законом божиим и как мы из-за этого не прошли у него полностью начатки геометрии и совсем не занимались природоведением. Припомнил я и то, что Василий Елизарьевич был пьяница, на что мы в школе почему-то не обращали внимания. Но вся Кома знала, что он пропивает все свое жалованье и держит впроголодь свою большую семью.
Еще на первом году обучения в двухклассном училище отец Петр заставил нас чистить церковную утварь в церкви. Все лампады, светильники, плащаницу и даже паникадила. Два месяца мы ходили туда после уроков и работали как угорелые. А Генка Толоконников чуть не оборвался с высоченной лестницы, отвинчивая подсвечники на паникадиле. Если бы упал, то наверняка бы убился. Мы сильно надеялись на то, что отец Петр велит церковному старосте заплатить нам сколько-нибудь за эту работу. Однако отец Петр только похвалил нас, но ни копейки не заплатил.
Мне еще хотелось припомнить что-нибудь обидное насчет отца Петра. Но я ничего не мог припомнить такого, кроме Комского общества трезвости.
Сразу же по приезде в Кому священником отец Петр решил повести в своем приходе борьбу с пьянством. И с этой целью организовал при церкви общество трезвости. Из всей Комы, в которой насчитывалось свыше трехсот домохозяев, в это общество вступило только четыре мужика. Над ними и над их обществом трезвости потешалось все село. Из Кульчека, Безкиша, Черной Комы и Ивановки, которые входили в Комский церковный приход, в общество не вступило ни одного человека.
После молебна в школе отец Петр с отцом дьяконом и Василием Елизарьевичем стали ходить с крестом и молитвой по деревне. Они заходили в каждый дом, пели несколько молитв, окропляли хозяев святой водой, давали им приложиться к кресту и спешили дальше. А за ними от дома к дому ходила подвода, и каждый хозяин должен был насыпать им по четыре ведра ржаного жита.
К нам они тоже зашли. Раньше, когда я учился в Коме, отец Петр, бывая у нас с молитвой, узнавал моих родных, вел себя с ними как со знакомыми, спрашивал о хозяйстве, о здоровье. А на этот раз не признал их, как будто впервые зашел в наш дом. И не обратил на меня никакого внимания. Отец дьякон и Василий Елизарьевич сделали так же.