На крестины в Палестины
Шрифт:
– Милая Дурная Башка, почему ты разрешаешь каким-то там иудеям находиться в своем обществе?
– А вот это тебя не касается. – Жомов умел и за друзей обижаться. – И вообще, бабонька, шла бы ты отсюда. У меня жена и трое детей по лавкам титьку просят.
– Одна жена? – деловито поинтересовалась танцовщица.
Ваня, хоть и не собирался с ней больше общаться, невольно кивнул головой. Фатима рассмеялась:
– Ну так я младшей женой буду. А дитятей твоих выкормим. Груди у меня функциональные. Можешь потрогать. Только недолго, люди смотрят.
Жомов невольно протянул обе руки к предполагаемым
Зверского вида аборигены в белых одеяниях, красных чалмах и кушаках такого же цвета вмиг выстроились вдоль главного прохода, оттесняя прочих посетителей от ментов. Облегченно вздохнув, Ваня вскочил с места, отцепляя «демократизатор» от пояса. Злой Рабинович тут же оказался рядом, да и криминалист не подвел – ровно через секунду вырос рядом с друзьями, с дубинкой в руках и бараньей ногой между крепких челюстей. Трое ментов приготовились к драке, но изувечить кого-нибудь в этот раз им не довелось. Следом за стражей в караван-сарай вальяжно вошел чернобородый мужик, одетый в шитый золотом халат. Подойдя к ментам, он склонился в почтительном поклоне.
– Великий Кылыч-Арслан, да благословит Аллах плодородием полторы тысячи его жен, просит уважаемых чужестранцев посетить его крохотный дворец, да пошлет Аллах пылесос в каждую из полутора тысяч комнат, – не разгибаясь, проговорил бородач. – Несравненный султан сельджукский завтра отбывает в Каппадокию и нижайше просит вас посетить скромный пир, да не даст Аллах испортиться всем полутора тысячам перемен блюд, которые приготовлены в честь этого события.
– Мужик, вали отсюда, – фыркнул в ответ Жомов. – Мы уже и так пируем.
– Не обращайте на него внимания, он в подворотне воспитан, – ткнув Ивана локтем в бок, улыбнулся Рабинович посланнику султана. – Конечно же, мы принимаем приглашение. Показывайте дорогу!
Все время пути до дворца сельджукского султана Сеня с Жомовым ругались. Рабиновичу никак не удавалось убедить омоновца, что к местному пахану они пошли не из-за Сениной трусости, а из политической необходимости. Особенно усложняло задачу то, что кинолог и сам был готов кое-кого покусать, словно его верный пес, за то, что Фатима предпочла омоновца изысканному еврею. Это до чего же грубым человеком нужно быть?!
В общем, Сене пришлось очень постараться, чтобы не дать омоновцу перебить сопровождающих и спокойно дойти до дворца Кылыч-Арслана. Собственно говоря, и ежу было понятно, зачем отправился на эту встречу Рабинович. Дураком кинолога назвать вряд ли кто решился бы. Сеня очень быстро умел ориентироваться в обстановке и сейчас прекрасно понимал, что основные силы крестоносцев еще далеко и все окрестные земли подчиняются сельджукскому
Жомов успокоился и перестал называть Рабиновича «лохом» только тогда, когда впереди показались ворота дворца сельджукского правителя. Как и все восточное, на взгляд нормального мента, они были слишком пестры и вызывающи, но никто со своим уставом в чужой монастырь лезть не собирался. Поэтому друзья ворота не обгадили, а просто вошли внутрь и проследовали за сопровождающим в пиршественные покои.
Обеденный зал султанского дворца от убранства караван-сарая мало чем отличался. Разве что размерами да общей стоимостью ковров. А в остальном атмосфера пиршественного зала целиком и полностью соответствовала туземному колориту. Гостей у Кылыч-Арслана собралось немало, не меньше батальона, по оценке Жомова, и все они дружно обернулись в сторону вошедших в зал ментов. Танцовщицы в центре зала тоже замерли, с любопытством разглядывая чужестранцев. Сеня не оставил их взоры без внимания и тут же отметил для себя пышногрудую блондиночку, невесть как затесавшуюся в строй черноволосых девиц. Впрочем, рассмотреть ее получше он не успел – из глубины зала навстречу друзьям поднялся худощавый сарацин со стриженной под Ильича бородкой.
– Здгавствуйте, товагищи! Пгисаживайтесь, – картавя произнес он, указывая ментам на ковер около своего стола. – Извините, что обходимся без стульев, но их отменили, как пегежиток бугжуазной Евгопы. Так что пгиучайтесь жить пгосто, по-нагодному. Что будете? Водочки нету, матгосня выпила, зато винища навалом. Ггеческого или гимского? А может, «Букет Кубани» пгедпочитаете?
– Ни хгена… – изумился Жомов, невольно подстроившись под манеру речи султана, а потом сплюнул, покосившись на Рабиновича. – Тьфу ты. Пристанет же, зараза! Говорю, ни хрена себе сервис. Может быть, у него и «шафран» тут найдется? Или рябиновка.
– Ваня, заткнись, – зашипел на него кинолог, обеспокоенный странными манерами султана. – Помолчи и не мешай умным людям разговаривать! – А затем повернулся к Кылыч-Арслану: – Спасибо, уважаемый, но сначала дела, а потом банкет. И никак иначе.
– Как скажете, гости догогие, да благословит Аллах антиалкогольную кампанию, – широко улыбнулся Кылыч-Арслан. – Пгавда, я думал, что менты ничего на тгезвую голову не гешают, но, навегное, ошибался. Пгошу! – Он еще раз сделал широкий жест в сторону своего персонального лежбища…
Собственно говоря, Рабинович догадывался, зачем именно сельджукский султан пригласил их в свои апартаменты, и Кылыч-Арслан эти догадки только подтвердил. При этом даже умудрился удивить ментов своей осведомленностью. Друзья, конечно, предполагали, что султану станет известно об их участии в разборке правоверных с неверными под Цивитотом и о способе проникновения ментов в закрытую Никею, но они не ожидали, что Кылыч-Арслану уже известна и масса других подробностей.
– Я, конечно, должен был бы пгиказать казнить вас за вмешательство во внутгенние дела султаната, – проговорил султан, когда менты расположились во главе пиршественного зала.