На круги своя
Шрифт:
5. Обман
Окна моих комнат смотрели в сквер, где сверкал куполами собор, заложенный, говорят, Петром I, с которого, собственно, начался наш город. Теперь здесь одни выгуливали собак, а другие — по старинке «соображали» на троих. В дождь и в снег круговорот событий в сквере повторялся с утра до темноты.
Я стояла долго. Смотрела, вспоминала. Вот по этой алее мы, выпускники университета, шли фотографироваться группой после первого госэкзамена. А там — стояли через пятнадцать лет и поджидали опаздывающих. Я в белом платье, с высокой прической, которую научилась укладывать недавно и которая мне очень к лицу. На той скамейке, что
— Со мною ли это было? — произнесла я вслух в пустой квартире и повела глазами по стенам, где недавно стояли стеллажи с книгами, специально изготовленные по заказу для этих комнат. Они простояли двадцать семь лет, заполненные учебниками.
Сейчас учебники для ВУЗов — большой дефицит, и я постепенно продала их по хорошей цене. На сколько месяцев мне хватило библиотеки? Не помню. А стеллажи недавно забрали за копейки. Облезлые, потерявшие вид, они мне больше и не могли принести, ведь раньше их украшали книги, которых не стало. Взгляд скользнул по столу. Сверток? Ах, от Гаврика.
Из него выпали покупюрная опись — какие аккуратные! — и деньги, которых было немногим больше ста пятидесяти долларов рублями. Странная сумма. Я прикинула, что на них можно купить, и сколько останется на еду.
Быстро одевшись, чтобы успеть до обеда, пока курс доллара был самым низким, я поспешила в обменный пункт, что располагался в соседнем подъезде. Там работали уже знакомые мне Славик и Дан — по мере своих распродаж я покупала у них мелочь: десять, двадцать, иногда и пятьдесят долларов, ибо инфляция продолжала увеличиваться.
Я поздоровалась.
— Сегодня у меня сумма побольше. Поменяете?
— Поменяем, только на крупную сумму давайте хотя бы двухсотки, — попросил Славик.
Дан сидел мрачнее тучи и молчал. Впрочем, улыбка у него была неприятной, и теперешний вид его даже украшал.
— А по миллиончику не хотите? — я протянула все полученные только что деньги.
Славик сосредоточенно начал считать. Пока он мотал головой и снова пересчитывал, я ждала.
— Какого черта вы мне дали такую сумму: ни туда, ни сюда?
— Что значит «ни туда, ни сюда»? Там должно быть на сто пятьдесят долларов и сдача.
— Сда-ача, — протянул он. — Посчитать дома не могли? Возись тут! — он вернул сдачу, бросив деньги на отлетный столик.
— Дайте, пожалуйста, купюры поновее, — попросила я.
— Какие есть, — он положил сверху на рубли две долларовые бумажки.
Не торопясь, я начала их изучать, пытаясь рассмотреть год выпуска: «сотенная» была девяносто третьего, а «пятидесятка» — девяностого года, к тому же изрядно потертая. Отодвинув их в сторону, уложила в кошелек рубли. Затем вернулась к долларам: проверила бумагу, рельефность текстов. Потертая купюра явно не нравилась мне.
Славик нервно покинул свое место, потянулся, скользнул по мне взглядом и вышел из металлического «сейфа» обменного киоска, направившись на улицу глотнуть свежего воздуха.
— Слушайте, Дан, — обратилась я ко второму кассиру. — Вы меня ведь помните, я тут рядом живу, частенько захожу к вам, и посему по дружбе дайте другую «пятидесятку».
Осклабившись, что должно было означать улыбку, он, растормошив воздух и образовав из него настоящие вихри, выхватил потертую бумажку и протянул взамен новенькую, хрустящую. От неожиданной перемены в нем и легкой сговорчивости я сначала опешила, а потом, испугавшись, что он может передумать, поспешила спрятала добытую новенькую купюру и заторопилась домой. На выходе меня чуть не сбил с ног возвращающийся Славик:
— Все в порядке? — спросил он.
— Да, спасибо!
Дома я достала все накопленные деньги и разложила их
Продавать уже было нечего, но так далеко мои планы не простирались: я знала счет оставшимся дням. Заблаговременно приготовленное платье, обувь и белье лежали в пакете на видном месте. Там же находился паспорт и медицинская карточка. Расчет был прост: если исход не заставит себя долго ждать, придет естественным образом — я это почувствую, я уже начинаю чувствовать его приближение, — то моя последняя осень уже позади. Если же жизнь задержит меня и нависнет полным безденежьем и нищетой, то к пакету с одеждой и документами будет приложено письмо. Аналогичное письмо будет вброшено в почтовый ящик. Дверь ванной комнаты останется открытой. Там уже приготовлена красная простыня, чтобы не создавать контраст, и пистолет. (Да, я его оставила с прежних времен, когда следовали заботиться о собственной безопасности).
Ну, это будет потом. А сейчас надо присовокупить к сбережениям купленные только что доллары. Потянувшись за сумочкой, почувствовала сладкий укол надежды, промелькнула мысль: «А, может, утрясется? Может, сладится долгая жизнь?» Но тут же исчезло и ощущение, и мысль от пронзительного понимания — неоткуда.
В сумочке лежали рубли и пятьдесят долларов. «Сотенной» банкноты не было. Я растерялась, не могла ничего понять. Что случилось? Может, показалось. Порылась еще и еще раз в лежащих там бумагах, проверила кошелек, карманчики. Неужели я купила только пятьдесят долларов? Тогда должны быть еще рубли. Или нет? Я схватила покупюрную опись от Гаврика: сумма была такой, что позволяла купить сто пятьдесят долларов. Еще раз пересчитав деньги, сложив, разделив и отбросив, пришла к выводу, что «сотенная» купюра должна быть, она была-таки мною куплена. Но куда она исчезла? Память прокрутила события почти поминутно, я увидела лица Славика и Дана, смущение одного и кривой оскал другого. Спокойно, — внушала я себе. Итак, было две банкноты, которые дал мне Славик. «Сотка» не вызвала сомнений, а «пятидесятку» я терла и разглядывала, отложив все в сторону. Далее. Славик сначала отказался заменить купюру, а затем, пока я возилась и сопела, засмущался и вышел. Та-ак. А Дан? Он с радостью выполнил мою просьбу, и при этом неестественно, натянуто улыбался. Стоп! Я поспешила спрятать именно эту бумажку, а ту, другую, «сотенную», оставила на отлетном столике. Или она упала от потока воздуха, поднятого резкими движениями Дана.
Сломя голову, не одеваясь, я выскочила из дому.
— Дан, — выдохнула, вбежав.
Оба кассира были на месте.
— Что такое? Я вам поменял потертую бумажку, как вы просили, — резко ответил он, предупреждая мои претензии.
— Поменял, поменял. Но я же забыла «сотку» на вашем столе. Дан, я точно знаю, что забыла ее здесь. Отдайте. — Я постучала по столику.
— Что-о? Ану, вали отсюда, тетя! Видал? — угрожающе спросил он у подельщика.
— Она могла от ветра упасть на пол. Посмотрите, пожалуйста, — еще на что-то надеясь, просила я.
— От какого еще ветра?
Я замялась, мне не хотелось напоминать ему о резких, воровских движениях, когда он схватил потертую банкноту.
— В это время Славик как раз выходил на улицу, — попробовала я объяснить исчезновение купюры возможным сквозняком.
Как по команде оба кассира наклонились, и какое-то время всматривались в темноту под столами.
— Нету там ничего. Иди, говорят тебе, отсюда! Видали мы тут таких, — снова прикрикнул Дан.
Я не уходила.
— Зачем вы так, вы же меня знаете. Разве я похожа на мошенницу? Дан, это для меня очень большая сумма, поверьте. Отдайте, прошу вас.