На Крыльях Надежды : Проза. Избранное
Шрифт:
Час за часом, день за днем сомнение росло - я уже не мог спать, я метался ночью в каком-то кошмарном бреду. Мне виделись сотни этих кханджи– мне виделись легионы облаченных в белую одежду святых братьев, убивающих их одним ударом с криками “За Патриарха!”, тут же осеняющих их знаком креста - и идущих все дальше, дальше, дальше …
И тогда я просыпался, не в силах больше видеть это. И тогда я размышлял.
Через десять дней я вновь пришел к его преосвященству - и никакого восторга в моих глазах не было. В его глазах, впрочем,
– Мы нашли твоего … учителя, сын мой, - и его преосвященство в который уже раз поперхнулся.
– И просмотрели до конца твою рукопись. А теперь слушай наше решение!
– и он торжественно поднял руку. За распространение ложных сведений, за попытки отвести детей нашего Патриарха с пути истинного, за попытки привести их в лоно Антихриста, - человек по имени Хрис приговаривается к заключению в катакомбы Собора Патриарха навечно, вплоть то того дня, когда Антихрист придет за ним дабы забрать его черную Душу! Приговор подписан самим Высочайшим Патриархом и обжалованию не подлежит!
Я обомлел. Хрис, мой учитель, давший мне столь много в той духовной школе - он приговорен к заключению! Никогда, никогда, никогда я еще не слышал ни об одном случае подобного заключения … а теперь … при мне … прямо на моих глазах … как это возможно?!
– Вывести грешника!
– раздался голос преосвятейшества.
И тогда они - несколько мускулистых человек в белых рясах - вывели его. Я не узнал его - я бы не узнал его, встреться мы вновь при других обстоятельствах - он совсем не был похож на образ того Хриса, который я помнил с детских лет. Он ужасно постарел и еле волочил ноги, так что четырем помощникам приходилось очень сильно подталкивать его - на лице его была видна кровь. “Пытки?“ - мелькнула у меня мысль.
– Учитель, Хрис!
– я закричал изо всех сил, стараясь перекрыть шум непонятно откуда взявшегося ветра.
Он обернулся. На искромсанных высохших губах его появилась слабая улыбка.
– Петр, сынок мой, ты ли это? Они тоже поймали тебя, да? Прости меня, сынок … прости … я должен был предвидеть, что это произойдет.
– Учитель, но почему?! Почему все так произошло? Неужели все то, что нам говорили - все это ложь?!
Было видно, что Крис вновь улыбнулся своими не слушающимися губами.
– А вот теперь, сынок, ты и пробудился, - ответил он, - и в это же мгновение рев нахлынувшего ветра заглушил все прочие звуки.
Я видел, как четверо людей уволокли моего учителя куда-то за здание, - я хотел было ринуться ему на помощь, но меня тут же схватили трое таких же людей в рясах.
– Не дергайся, браток, - улыбнулся один из них.
Когда через несколько секунд передо мной вновь появилось его преосвятейшество - я уже не был удивлен.
– А тебя, сын мой … тебя мы вынуждены будем отправить на … чистку, дабы твой разум вновь стал святым и никакой бес не закрался в него!
– и он улыбнулся.
– Взять его! За Патриарха!
Весь мой мир в одно мгновение рухнул. Все, чему я верил, все, на что я надеялся - все стало ничем. Все было напрасно. Когда мои … братья … схватили меня - я не сопротивлялся. Это было уже ни к чему.
“Да
26.05.2005
Знак Пути
Грязь. Слякоть. Сырость. Запах тления. Капающая с потолка вода.
Здесь всегда было так. Никто не собирался ремонтировать этот подвал, а жильцам дома это было не важно, совсем - неважно. Им были не важны и не нужны и они, не нужны - практически никому.
Только единицы помогали им, откликались на их просьбы … совсем-совсем простые - просьбы, совсем не сложные для этих обеспеченных жильцов. Подать немного денег - сколько смогут, сколько не жалко. Дать хоть небольшой кусок хлеба - ведь они умирали с голоду.
Практически никто не помогал. Помогали - единицы.
Почему? Почему? Почему?
А ведь сколько смелости им надо было набраться, чтобы обратиться хоть к кому-нибудь! Чтобы обратиться за помощью в том состоянии, в каком они теперь были, чтобы выдерживать порой взгляд, полный неприязни и презрения.
За что люди презирали их? За то, что, когда погиб их отец, и мать тоже покинула их, задохнувшись в приступе какой-то свирепой болезни; за то, что, когда это случилось, государство забрало себе квартиру у них - совсем-совсем маленьких; за то, что с тех пор они были вынуждены скитаться по дворам и подвалам, всеми правдами и неправдами добывая себе кусок хлеба? Очень-очень редко воровать, чаще всего - просто просить. Просить помочь, помочь хоть чем-нибудь - тем, чем не жалко. У них оставалось единственная возможность выживать - искренняя человеческая просьба, обращение к сердцам людей …
Но им помогали - единицы.
За что же они не только не помогали им, но и гнали их прочь? За их жизнь, за то, как они стали теми, кем они стали? Неужели за это? Но за что здесь можно презирать?
Сегодня они снова собрались здесь, в душном и грязном подвале - лучшем, что им удалось найти за несколько месяцев. Собрались, чтобы обсудить итоги дня - поделиться друг с другом тем, что каждому из них удалось найти. Если, конечно, удалось.
Они не прятали друг от друга ничего - не прятали, ссылаясь на неблагоприятные обстоятельства, - делились друг с другом всем тем, что каждому из них удалось найти. Им, выдерживавшим такие лишения, не была ведома заносчивость и жадность, презрение и эгоизм, они помогали друг другу …
Они - два брата и сестра. Два шестнадцатилетних подростка и четырнадцатилетняя девочка.
Три года они уже жили так. Так, как удавалось, как они могли. Они выдержали эти три года такой жизни - сколько еще им предстоит выдержать? Месяц, год, десятилетие?
Нет, об этом лучше и не думать, лучше не думать. Совсем.
Упрямый разум не давал покоя, даже теперь - не давал. Пытался найти пути спасения, высчитать возможности вылезти из этой темной и грязной зловонной дыры на свет Божий. Выйти в мир - хороший и чистый мир, а не эту его жалкую карикатуру.