На крыльях
Шрифт:
… Набрав заданную высоту, Пашков вошёл в зону и приступил к выполнению фигур…
Полёт в зону — это самая задушевная, сердечная лирика в поэзии авиации, это то, что Пашков полюбил сильнее всего и навсегда, что давалось ему быстрее остального, к чему был у него, коренастого багаевского парня, особый дар, о чём он, если бы только мог, написал бы поэму.
И сейчас, когда он выполнял зачётный полёт в зону, он не столько старался блеснуть своим умением перед командиром, сколько вдохновенно выписывал в небе фигуру за фигурой, как бы для самого себя, почти позабыв о том, что в задней кабине сидит поверяющий.
Контролируя его пилотаж, командир отряда часто и одобрительно кивал головой, а когда Пашков стал выполнять перевороты через крыло, командир заулыбался: в этих фигурах у Пашкова было что-то своё, личное, свойственное его характеру и свидетельствующее о способностях молодого лётчика.
Высший пилотаж!
Сколько в этих словах волнующего и приятного сердцу каждого лётчика. Ведь это так хорошо — высоко-высоко над землёй выполнять в синем небе виражи, петли или тот же переворот через крыло.
Представьте себе такую картину: вы — в зоне, летите по прямой, скажем, на юг, на высоте, предположим, 2 тысячи метров, не два километра (лётчики не любят таких «округлений»), а именно на высоте две тысячи метров!
Внизу раскинулись жёлтые, чёрные и зелёные квадраты полей, тёмный массив леса; голубая лента реки вьётся между пологими холмами, серебристые ручьи, выбегая из лесу, вливаются в него; вдали от вас прижался к земле полосатый город.
Каждая полоска — это улица, на одной из которых дом, где вы живёте. Переплетение полос дают квадраты и прямоугольники кварталов. На окраинах в длинные белые коробочки (заводские цеха) воткнуто несколько красных «спичек» — трубы, а из них вьются сизые и черновато-жёлтые струйки, будто «спички» только что погасли, но ещё дымятся.
Над всей этой красивой и величественной панорамой, в прозрачном воздухе неподвижно висят три-четыре белых облака и только края их беспокойны: они то клубятся, то вытягиваются широкими полосами и извиваются, а время от времени вы видите, как ветер осторожно отрывает от них бледные комочки, относит их в сторону, и они, потеряв связь с основной массой облаков, быстро хиреют, теряя силы в этом губительном одиночестве, и исчезают совсем.
Весь окружающий вас мир вы воспринимаете не только зрительно, но и физически. Так, воздух через давление на рули и ручку управления вы воспринимаете как невидимую, но упругую массу, а если откроете кабину, то она станет врываться к вам освежающими приятными волнами. Но это не будет «земной» ветерок, а именно тот воздух, властный и сильный, который знают только лётчики.
И, наконец, всё вокруг словно пропитано звуками мотора. Они не вызывают у вас раздражения, а, напротив, воспринимаются вами как чудесная песня полёта, как голос движения, голос энергии…
Итак, — вы в зоне. Летите по прямой. Решение сделать отличный правый переворот вами принято. Вы слегка приподнимаете нос самолёта над горизонтом, градусов на двадцать, и энергичными движениями рулей кладёте самолёт на спину, переворачивая его через правое крыло.
Земля устремляется влево от вас и встает вертикально, стеной! Правая консоль крыла на мгновение указывает на перекрестье дорог (центр зоны), а вы тем временем полностью убираете газ, и наступает приятно щекочущая нервы
Воздух становится уступчивым, земля же продолжает своё движение вбок и вверх, вытесняет своей громадой небо и неподвижно повисает над вашей головой; самолёт — на спине, вверх колёсами. Если вам придет в голову мысль поискать небо — нет ничего проще: оно под вашими ногами!
И никто, кроме вас, не подозревает в эту секунду, что произошло во вселенной: земля лишь вам одному явилась в таком «легкомысленном» для её солидного возраста положении…
Задержав самолёт вверх колесами, вы тут же плавно подбираете ручку управления немного на себя (то же самое делает и Пашков), и самолёт начинает опускать нос к земле, скорость нарастает, воздух снова становится упругим и плотным и, скользя по крыльям и вдоль фюзеляжа, создаёт такой шорох, словно это морские волны, выбегая на пологий берег, волокут за собой гальку и песок.
На душе у вас становится весело, а всем телом вы испытываете такое ощущение, будто несётесь вниз на гигантских, фантастических качелях. Земля, точно пугаясь прямого удара, бесшумно устремляется под самолёт, а небо уже на своем законном месте. Выводя самолёт из пикирования, вы, как только капот мотора снова подойдёт к линии горизонта, не торопясь даёте газ.
Вы летите теперь уже не на юг, как прежде, а в обратном направлении, на север, и если до этого аэродром был за хвостом самолёта, то теперь он впереди. И высота у вас уже не две тысячи метров, а меньше, предположим — тысяча восемьсот.
Переворот через правое крыло закончен, вы дали газ, предусмотрительно набрали нужную вам скорость и можете начать другую фигуру: боевой разворот или петлю, бочку или горку и… Нет, что ни говорите, а есть в авиации такие вещи, которые и описать невозможно, так они хороши!..
… Пашков выполнил задание полностью, когда командир, осматриваясь, увидел совсем близко от самолёта большого орла.
— Смотри, наш собрат хочет пристроиться к нам! — засмеялся он.
— Вижу, — ответил Пашков и повеселел: раз командир спокоен, значит, ругать не будет. — А может быть, орёлик сейчас сам пилотировать начнёт, товарищ командир?
— Кто знает, что у него на уме! Смотри, смотри…
Отлетев в сторону, орел плавно накренил крылья, энергично развернулся влево и вдруг к середине разворота уверенно перевернулся на спину через левое крыло, затем устремился к земле и, выйдя из «пикирования», сильными взмахами крыльев вновь набрал только что потерянную им высоту.
И хотя он сделал переворот не по наставлениям и инструкциям, а по-своему, по-орлиному, эта фигура получилась у него такой непринуждённой и изящной, такой естественной, что командир, глядя на орла, вздохнул от чего-то и сухо, отрывисто сказал Пашкову:
— Давай домой! Поболтались и хватит…
— Есть, — ответил Пашков и, помрачнев, стал вспоминать каждую свою фигуру, отыскивая в них грубые ошибки. «Определённо, наколбасил!» — огорчённо подумал он, убирая газ и планируя на аэродром.
— Разрешите получить замечания? — осторожно обратился он к командиру после полёта.
— Недурно, — ответил командир отряда. — Пожалуй, я вас направлю на курсы инструкторов… Но смотрите мне, чтобы всё было без сучка и задоринки!
— Есть, товарищ командир, — обрадовался Пашков.