На крыше храма яблоня цветет (сборник)
Шрифт:
Этот поселок отличает то, что власти терпимо, пожалуй, даже слишком терпимо относятся к горожанам, такое в России встретишь, увы, нечасто.
К тому же эти самые власти постоянно получают за свой поселок награды самого высшего уровня.
Здесь все ухожено, вышколено и очень красиво. Секрет прост. Я узнала о нем, когда приехала сюда однажды.
Зрелище странное.
Кругом, за много-много километров видны нефтяные вышки, качают и днем, и ночью, не переставая, одна вахта сменяет другую, а ту третья. После снова заступает на дежурство первая… И так, наверное, будет, пока всю земную кровь не выпьют. До капли.
Рядом с поселком много деревушек, привычно загаженных, как это общепринято у нас в России, а в Лучинске, который находится от них всего в нескольких километрах, уютно и чисто. Глава администрации в приватной
– Денег на благоустройство не жалеем, и сил, признаться, тоже. Известно, например, какое короткое северное лето, так мы заранее запасаемся рассадой садовых цветов в четыре раза больше положенного.
Первый раз, например, высадим на клумбы, цветы продерживаются от силы неделю, их горожане с каким-то особым остервенением срывают или выдирают прямо с корнями. Второй раз они, бедные, глаз радуют чуть больше – недели две, максимум три. Третий еще больше. Ну а то, что высадим в четвертый раз уже, как правило, не срывают. Просто некогда. Или неохота. Четвертая рассада доживает, как правило, до первых заморозков, которые начинаются в августе. Ну, цветы ладно. Тут объяснение можно найти. Люди северных городах – дикие, к зелени, как известно, не особенно-то привыкли. Другое дело, что, оказывается, и к чистоте тоже. Большая нефть создала больших нерях и лентяев.
Взять, к примеру, нашу набережную. Небольшую, но отделанную под питерскую, с фонарями и фонтанами. С той лишь разницей, что через каждые четыре метра на ней стоят шикарные мусорные урны в уникальном архитектурном стиле.
И что же?
Два раза в день убирают наши дворники набережную, и каждый раз собирают горы мусора. Ну, не принято у нас бросать мусор в корзину! Не принято! Люди гуляют по набережной с колясками, на велосипедах или же просто пешком и бесконечно гадят, гадят, гадят. Другой бы глава поселка плюнул, а мне интересно когда-нибудь этот народ научить убирать за собой. Четырнадцать лет учим, учим – а все без толку.
В этих краях хозяева жизни иностранцы, они приезжают на Север, останавливаются в дорогих гостиницах и весь мир сразу начинает вращаться вокруг них. Кофе? Водку? Дорогую рыбу? Девушек? Пожалуйста! Возьмите все и сразу!
А те, кто добывает нефть, от зари до зари торчат на месторождениях, получают за свои труды, конечно же, гораздо меньше того же иностранца, торгующего нашей нефтью. Это он – хозяин жизни, а не наш русский работяга. В итоге у многих жителей северных городов есть одна и та же мечта. Чтобы наше правительство хотя бы однажды сказало иностранным властям, так, мол, и так, дорогие вы наши зарубежные партнеры, нефть и газ мы вам две недели подавать не будем, инвентаризация скважин у нас. А что здесь такого? Мерзнут же наши старики без тепла в Центральной России, почему бы не отключить тот же Запад или хотя бы припугнуть его, а то, ну, совсем никакого уважения к нашему брату нету, причем у себя же дома.
О, что бы тогда поднялось. Какой скандал мирового уровня! Эх, правительство, правительство, почему не ценишь своих людей? Долго ли стать тем же иностранцем?
А между тем на Севере как полыхали двадцать лет назад, так и полыхают, по сей день, газовые месторождения, газ горит и днем, и ночью. И никому, ну, совершенно никому нет до этого дела. Подойдешь к такому факелу и кажется, что Земля вот-вот заговорит с тобой человеческим голосом, попросит пощады. Нефть тем временем разливается от неправильного обращения с месторождениями, засоряются пойменные луга, богатые дичью болота, глухие леса, где испокон веков царствовал ельник да кедрач.
А потом… много-много десятков, сотен километров подряд, это особенно заметно, когда едешь на поезде, не видно ничего живого.
Только голая Земля, из которой торчат головешки, пострадавшие от разлива нефти, как во Вторую мировую торчали черные головешки, оставшиеся от деревень после фашистов.
И кто знает, сколько веков должно пройти, чтобы на этих местах снова восстановилось лесное царство, где правит бал сама природа.
И в то же время.
И в то же время. На Севере остались еще удивительные места. Помню, однажды, мы заблудились с родственником в тайге. Долго-долго блуждали по вековым зарослям, устали и проголодались. С собой у нас по чистой случайности было ружье. Я увидела дерево, на котором сидело множество куропаток, прицелилась и выстрелила в одну, куропатка упала, а другие взлетели, покружили-покружили над деревом и снова
Вот что значит, непуганая природа, неразбуженная тайга. Куропатки просто не знали, что такое выстрел и что он несет смерть.
Вспомнилась первая командировка в отдаленный северный поселок. Мне только-только стукнуло восемнадцать, и я после первого курса решила стажироваться в районной газете. Мой наставник – Владимир Иванович Помайко, был, как и почти вся интеллигенция нашего района, бывшим заключенным, но не просто заключенным, а политическим. «Политические заключенные – самые умные, образованные и тактичные люди», – так мне постоянно твердили взрослые. Потому к Владимиру Ивановичу я шла с открытым сердцем. И – не ошиблась. Он оказался не только редким человеком, но и высокопрофессиональным журналистом. Мы часами могли обсуждать заметки, статьи, разные общественные явления. Случалось, спорили. Он учил, оберегал, наставлял, требовал, объяснял. Вот тогда я и решила, уж если быть журналистом, то только таким, как он. Или – не быть вовсе. Он заставлял много читать, а в учебе просил совмещать теорию с практикой, говорил, что самое опасное в профессии – дилетантство. Нельзя судить о событиях и людях только на основании сиюминутных эмоций и впечатлений, и еще говорил, что у всякого явления есть корни. И если уж собралась писать, скажем, о буре, то надо обязательно узнать, что ей предшествовало: тепло, ветер, облака…
Так было и в тот раз. Я прочитала гору разной литературы о северных народах, прежде чем направиться в этнокомандировку. Зря я своего наставника убеждала, что специально изучать мне их не надо, поскольку с самого рождения живу рядом с ними. Он был непреклонен, и мне пришлось даже открыть энциклопедию, чтобы прочитать: «Положение малочисленных народов Севера в последние десятилетия осложнено неприспособленностью их традиционного образа жизни к современным экономическим условиям. Низкая конкурентоспособность традиционных видов хозяйственной деятельности обусловлена малыми объемами производства, высокими транспортными издержками, отсутствием современных предприятий и технологий по комплексной переработке сырья и биологических ресурсов».
А еще, узнав, что я умею стенографировать – (на свою голову научилась этому в старших классах), – Владимир Иванович попросил фиксировать все, помня про тепло-ветер-облака. По возвращении я прочитала ему:
«Сегодня в три часа пятнадцать минут прилетела в село Молчары на самолете Ан-2, фамилия пилота – Антонов. Почему мы летели три часа с лишним, а не полтора? По пути в Молчары находится деревня Половат, в которой живет теща пилота и вся ее родня, поэтому пилот Антонов приземлился, ничего не сказал, даже не сослался на погоду, как обычно врут пилоты в наших условиях, а просто направился чай пить. Мы, одиннадцать пассажиров, тоже вышли и стали бродить по полю, которое нам послужило взлетной полосой. Вернулся пилот не один, а еще с каким-то мальчиком, которого нужно «подбросить» до Молчар. Тут же откуда ни возьмись появились трое мужчин, которых тоже надо «подбросить» сначала до Молчар, а потом до районного центра. Прямо при нас они стали торговаться с пилотом. Антонов пробовал отказать, мол, и так у него пассажир лишний, но не взять его он не имеет права, потому что матери обещал. Мужчины сказали, что никому ничего не скажут – имеется в виду начальство, – но и мы, законные пассажиры, среди которых двое солдат, тоже должны молчать. Пилот психованно махнул рукой. Он торопился, потому что начал дуть сильный ветер и песком било в глаза. В любой момент могла измениться погода. Взял всех – и мальчика, и мужчин. Мальчик сидел в его кабине, мужчины на мешках. Мы полетели. Хотя слово «полетели» про Ан-2 – это большой комплимент, просто пошлепали по небу. А поскольку погода уже испортилась, то почти всех начало рвать, меня же невыносимо тошнило – я перед полетом не ела.
После невыносимой тряски мы все-таки приземлились. Я первой выпала из самолета, идти не было сил. Меня встретил председатель сельского совета Иван Михайлович Воронов. Прямо на мотоцикле «ИЖ-Юпитер» он подъехал к самолету и бережно помог мне сесть в люльку, сказав при этом другим пассажирам: «Корреспондент приехала». В следующие два часа я возненавидела эти слова, он возил меня по селу и всем показывал, как заклинание повторяя: корреспондент приехала, корреспондент приехала, корреспондент приехала… А на меня смотрели кто с любопытством, кто с презрением, кто с равнодушием».