На лезвии меча
Шрифт:
Тем более, что в этом месте не было никакой подсветки и темнота стояла – хоть глаз выколи, что Софи чуть было успешно и не проделала. Но, проблуждав минут десять по огромной свалке и наколов ногу осколком стекла, она всё-таки вышла на заброшенные железнодорожные пути, и теперь каждый шаг уводил её всё дальше в неизвестность.
Старая жизнь закончилась. Теперь рядом не было Рене, никто не мог защитить её, оказать ей медицинскую помощь, проконтролировать состояние её организма и хотя она знала, что срок беременности ещё мал, только на грани обнаружения биосистемой, она всё равно
Час за часом шлёпала она окровавленной пяткой по ржавому рельсу, чувствуя, как столь безжалостно вспоротая рука наливается огнём и дёргающей болью. Она шла до тех пор, пока не увидела в предрассветном сумраке какие-то руины, густо заросшие кустарником.
Над руинами высилось что-то похожее на полуобвалившуюся крышу и она запозла в эту дыру из последних сил. Ей требовался отдых, хотя бы пару часов, потому что она понимала – ещё час и встанет солнце, а на солнце со своей кровопотерей она не протянет и полдня.
Сквозь щели за досками, которыми кто-то заколотил окно, бледно зеленело рассветное небо. Напоследок ей почудился глаз, быстрый и любопытный, и шёпот, вроде как детский, после чего она провалилась в небытие.
Когда Софи открыла глаза, рыжие солнечные полосы в комнате переместились на три четверти пола и полуобвалившихся стен, и за заколоченным досками окном немного смерклось. Крупная дрожь периодически сотрясала её. Хотя её биологические атомные часы, вмонтированные в чип биоконтроля, валялись теперь где-то на территории Города, она почувствовала, что прошло несколько часов.
Заскорузлая корка на ступнях мучительно болела, и болью дергало ногу где-то возле пятки. Но не это было самым главным .
Когда Софи, в меру своей аккуратности, отодрала присохший к ране на руке грязный лоскут рукава комбинезона, первый же осмотр показал ей, что дело плохо. И даже очень плохо. Рука от локтя до самых кончиков пальцев побагровела и посинела и ладонь увеличилась в объёме чуть – ли не в три раза.
– Ещё полдня и ампутация будет самым гуманным решением, – вполголоса сказала Софи и испугалась, что кто-нибудь услышит её, но тут же успокоилась. Судя по всему, помирать ей здесь придётся в гордом одиночестве.
Насколько она помнила победные реляции правительства Города – ближайщие поселения Отверженных, или же Обречённных были сдвинуты в сторону лесных чащоб километров на сто, а вся свободная от них зона застроенная солнечными преобразователями энергии и прочим высокотехнологичным оборудованием контролировалась летучими, ползучими и прочими дронами которые плохо регировали на распознование аудиосигнала, но вот существо размером с полевую мышь с высоты своего обычного патрулирования различали превосходно.
Софи снова растянулась на пыльных подушках бывшего дивана и на минуточку прикрыла глаза. Ей очень хотелось пить, но ещё больше её клонило в сон. Уже закрывая глаза, она вновь почувствовала, или же ей снова почудился, чей – то внимательный любопытный взгляд из щели между досками и послышалось что – то похожее на шёпот. Детский шёпот.
Но Софи было уже всё равно, и она устало смежила веки, стараясь
Софи пришла в себя от свежего ветерка и плавного покачивания, и ночные звёзды промелькивали сквозь корявые ветви деревьев проплывающих где-то наверху, по подсвеченным далёкими огнями города лоскутьям облаков. Где-то впереди виднелся оранжевый свет фонаря и чей-то грубый мужской голос сказал: – Ничего, донесём! А там, если Судьба будет на нашей стороне, Мать сделает всё как надо.
Софи снова прикрыла глаза и провалилась в сон.
Сцена 6
В следующий раз она открыла глаза, когда сидела, привалившись спиной к пластиковой обшивке ярко освещённной комнаты, и старалась унять противную дрожь.
Её помыли, судя по всему из шланга, хотя она ничего и не почувствовала во время всей этой процедуры. Полы были из пластиковых плит и чисто вымыты. Слабый запах дезраствора витал в воздухе.
Она была полностью обнажена, и единственным куском ткани оставалось то, чем она замотала руку. Грязный изодранный комбинезон валялся на полу соседней комнаты видимой через открытую дверь, и девочка лет шести, с брезгливым выражением на лице, подтаскивала эту кучу грязи к ярко пылающей печи, из жерла которой вырывался поток жара.
Пожилая женщина в хирургическом костюме и маске, поверх которой поблёскивали умные и вдумчивые глаза, возилась с хирургическими инструментами, раскладывая их в одной ей ведомом порядке. Наконец, закончив это важное, судя по всему дело, она обернулась к Софи.
– Ну давай, девочка, посмотрим, что там у тебя такое, – сказала она низким грудным голосом и Софи, с трудом поднявшись на ноги, доверчиво протянула ей бесформенный моток грязного тряпья, которым была обмотана её кисть, одновременно горячая и холодная, чувствительная и бесчувственная.
– Ложись вот сюда, – женщина указала ей на кушетку со свисавшими с неё ремнями. – Боюсь, что с обезболивающими у нас проблемы, и тебе придётся потерпеть, а то твоя рука как-то не внушает мне доверия.
Софи легла на кушетку и откинула руку так, как приказала ей женщина. Скосив глаза, она увидела свою распухшую сине-багровую ладонь с торчащими как сосиски пальцами и с грустью подумала, что отныне ей придётся обходиться одной рукой.
Шрам от стекла в том месте где она располосовала руку, вытаскивая чип биоконтроля, казалось выгнулся наружу и когда женщина прикоснулась к нему остриём скальпеля, он вдруг раскрылся по всей длине, выплеснув из себя тугую струю сливово-багрового гноя с жутким сладковатым запахом гнили.
– Чудесно, – пробормотала женщина сквозь зубы. – Я ждала худшего.
Промыв рану перекисью водорода, она сказала:
– А теперь, девочка, потерпи. Я проведу ревизию суставных сумок и сухожилий, чтобы уж полностью убедиться, что всё чисто.
На протяжении всей этой весьма болезненной процедуры, Софи, превозмогая волнами накатывающую тошноту, была озабочена только одним – не заорать, чтобы не утратить уважение этой деловитой женщины в маске, судя по всему штатного доктора этой маленькой колонии.