На линии огня
Шрифт:
– Желаю удачи.
– А я – вам, господин майор.
Индурайн уводит своих людей, беглецы больше не появляются, и от той части городка, которая обращена к реке, наползает угрожающая тишина. В свинцовом свете зари, придающем зданиям зловещий вид, становятся видны разбросанные повсюду винтовки, мавританские бурнусы, патронташи, ранцы, документы. При мысли о том, что в эту самую минуту к ним, прижимаясь к стенам домов, осторожно подступают красные, Пардейро пробивает озноб. И одновременно охватывает стремление действовать
– Сержант!
Перед ним вытягивается русский ветеран Владимир – пилотка на очень коротко остриженной голове, широкие скулы, славянские глаза, прорезанные чуть вкось.
– Один пулемет – на колокольню, второй оставь внизу, пусть прикрывает площадь. Людям повзводно занять оборону вдоль вон той широкой улицы – она послужит гласисом. Автоматчиков – в окна, для поддержки. Пусть кажется, что нас больше, чем на самом деле. Ясно?
– Так точно.
– И поживей, потому что красные вот-вот будут здесь. Ах да, вот еще что… Передай – того, кто вздумает драпануть, я своей рукой пристрелю.
Повернувшись к церкви, Пардейро замечает на ступенях паперти мальчика. В набирающем силу утреннем свете видно, что он хрупок и тщедушен, с худым личиком и наголо обритой головой. Одет в изношенный шерстяной свитер. Короткие штаны не скрывают длинных, тонких, грязных ног.
– Ты что тут делаешь, малыш?
Мальчик, не отвечая, с очень серьезным видом поднимается на ноги. Страха не выказывает. Он восхищенно разглядывает легионеров и с завистью любуется их оружием.
– Ты здешний?
Тот кивает в ответ. Лейтенант уже собирается сказать ему, чтобы бежал отсюда поскорее, но тут ему в голову приходит новая мысль:
– Как тебя зовут?
Мальчик спокойно и сосредоточенно разглядывает его и лишь потом произносит:
– Тонэт.
– А дальше?
– Саумелль.
– А лет тебе сколько?
– Двенадцать, господин капитан.
– Я не капитан, а младший лейтенант, – говорит Пардейро. – Знаешь этот квартал?
– Конечно. Я весь город знаю.
– А где родители твои?
– Нет у меня родителей. Живу с бабкой и дедом.
– Куда же они ушли?
Мальчик показывает в ту сторону, где только что скрылись из виду беженцы:
– Думаю, куда-то туда.
Пардейро достает из кармана плитку шоколада в серебряной фольге, протягивает мальчику:
– Поможешь нам?
Тот принимает шоколадку, как бесценный дар, взвешивает ее на ладони. Потом, не разжимая губ, кивает.
– Бегаешь быстро, Тонэт?
Новый кивок.
– Сможешь доставлять донесения?
Тонэт – он уже засунул четверть плитки в рот – опять отвечает утвердительно.
– Надо, чтобы ты пошел с моими людьми, – объясняет Пардейро. – И показал им, где на этой стороне улицы самые лучшие места. И еще – как незаметно перебираться из дома в дом. Встретишь кого из здешних – скажешь,
Тонэт пожимает плечами:
– Многие не хотят бросать свои дома.
– Тогда пусть прячутся в подвалы. – Пардейро оборачивается к солдатам. – Капрал Лонжин!
Легионер – густейшие бакенбарды, расстегнутая на груди рубашка – делает шаг вперед, четко пристукнув о землю прикладом маузера:
– По вашему приказанию…
Пардейро показывает ему на мальчика, невозмутимо жующего шоколад:
– Займись-ка вот этим новобранцем. Зовут его Тонэт, он будет нашим разведчиком.
– Не маловат ли он для таких дел? Но – вам решать.
– Скажешь, чтоб дали ему две банки консервов и сухарей.
– Слушаюсь.
Удостоверившись, что «гочкис» уже поставили на колокольне, Пардейро принимается мысленно размечать сектора обстрела, мертвые зоны, укрытия.
Он должен продержаться, пока не пришлют подкрепление. Так сказал ему майор.
Похолодало – или ему это кажется? Рассвет, окутанный саваном тумана, наползает на бурые крыши. Стало тихо. Вздрогнув всем телом, девятнадцатилетний офицер застегивает доверху молнию на куртке и левым локтем ощущает на груди выпуклость бумажника во внутреннем кармане, где лежат недописанное письмо и фотография женщины, которую он никогда не видел воочию.
И спрашивает себя, сколько сможет продержаться. И еще спрашивает себя, увидит ли ее когда-нибудь.
III
– Живей, живей! Шевелись!
Майор-ополченец Эмилио Гамбоа Лагуна – товарищи зовут его Гамбо – стоит на правом берегу Эбро и беспокойно оглядывается по сторонам. Его люди – 437 бойцов – форсируют реку по мосту, который навели понтонеры, и мост этот под напором течения опасно прогибается в середине. Подошвы сапог и альпаргат стучат по доскам настила. По этому мосту – зыбкому сооружению в полтора метра шириной, качающемуся на пробковых поплавках и на лодках, – солдаты в полной выкладке должны пробегать гуськом и как можно быстрее.
– Давай! Давай! Живей!
А беспокоят Гамбо две стихии – вода и воздух. В любую минуту франкисты, засевшие выше по реке, могут открыть шлюзы водохранилищ у Мекиненсы, уровень воды в Эбро поднимется и затруднит высадку войск на фронте протяженностью полтораста километров – от Кастельетса до Ампосты.
– Живей! Наддай!
Другая опасность – это авиация, и потому командир 3-го батальона XI сводной бригады поглядывает на небо с еще большей тревогой, чем на реку. Вопреки обещаниям – ибо пропасть отделяет тактические замыслы от практики – ни один республиканский самолет пока еще не появился. Зато два часа назад, едва рассвело, вынырнул из-за туч и покружил над рекой франкистский разведчик – солдаты прозвали его «козликом». Дурной знак.