На линии огня
Шрифт:
– Ясней не бывает, товарищ сержант.
Выстрелы и взрывы не заглушают неуставной смех Харпо.
– Что ж, тогда – тореадор, смелее в бой! Благо тореадор у нас такая милашка. И – да здравствует Республика!
– Здесь нет милашек, – сухо возражает Экспосито.
Лейтенант снова смеется. Смутить его нелегко.
– Если девушка вызвалась идти на кладбище, когда вокруг такое творится, – отвечает он, не меняя шутливый тон, – она не то что милашка, а просто-таки Грета Гарбо.
II
Втягивая
Легкие у него горят, удары крови в висках оглушают, дышит он часто и прерывисто. Вокруг он видит такие же несущиеся тени, но не знает, свои это или чужие – то ли красные атакуют, то ли франкисты удирают.
Он хочет только одного – добежать до предместья Кастельетса и спрятаться в одном из крайних домов.
Справа от него короткими очередями, но с широким охватом, бьет пулемет, и бьет он, кажется, в сторону реки. Хинес вспоминает, что из двух пулеметных гнезд, прикрывающих берег, одно расположено как раз здесь, на входе в городок. Второе, слева, молчит, и, надо полагать, либо прислуга бросила его, либо красные подорвали.
Ориентируясь на стук «гочкиса», он ищет дома и с размаху натыкается на ограду. И от удара падает навзничь. Потом, потирая ноющий лоб, встает, подпрыгивает и переваливается через стену, не удержавшись на ногах.
– Стой, кто идет? – останавливает его чей-то голос.
И прежде чем Хинес Горгель успевает ответить, гремит выстрел. Вспышка, грохот, и в стену над самой головой ударяет пуля.
– Испания, Испания! – кричит он в смятении.
– В рот тебе Испанию!.. Пароль!
Лязг передернутого затвора – новый выстрел и новый удар пули в стену. Горгель поднимает руки, что в такой тьме совершенно бессмысленно. И внезапно вспоминает сегодняшний пароль:
– Морена Клара!
За клацаньем затвора, дославшего патрон, следует тишина, размеченная выстрелами и разрывами. Кажется, что это призадумалась сама винтовка.
– Руки вверх, ладони на затылок и подойди сюда.
Хинес Горгель, дрожа всем телом, выполняет команду. Туп, туп, туп, печатает он шаги, стараясь, чтоб было четко. Туп, туп.
Пять шагов – и в грудь ему упирается ствол. Его окружают настороженно-угрожающие тени. В полутьме различимы два или три белых тюрбана – это мавры. Но тот, кто обращается к нему, – явный европеец.
– Ты кто такой и откуда идешь?
– Хинес Горгель, рядовой 2-й Монтеррейской роты… Сидел в передовом охранении у реки…
– Что ж ты так хреново охранял? Красные подобрались незаметно.
– Это я поднял тревогу.
– Честь и слава тебе, герой.
– Ей-богу. Первые две гранаты бросил я.
– Ну ладно… Поверю на слово. Давай шагай вперед. Как дойдешь, спросишь майора Индурайна и расскажешь ему, что видел. Он налаживает оборону у церкви. Иди по первой улице, никуда не сворачивай, тогда и в темноте не заблудишься.
– А вы-то кто такие?
– XIV табор. Регуларес [4]
4
Регуларес (Регулярные туземные силы, Fuerzas Regulares Ind'igenas) – элитные части испанской армии, укомплектованные марокканцами и во время Гражданской войны активно действовавшие на стороне Франко.
– А что вообще происходит?
– Понятия не имеем. Известно только, что красные форсировали реку и лупят наших в хвост и в гриву.
Хинес Горгель, ощупью продвигаясь вдоль стен первых домов, идет дальше и размышляет. Если на передовую вывели мавров, значит линия обороны у Эбро прорвана. Еще вчера 14-й табор – марокканцы под командой европейских офицеров и сержантов – был расквартирован на другом конце Кастельетса и сидел себе спокойненько в резерве. А раз он здесь, то сто пятнадцать человек из пехотного батальона, державшего фронт на берегу, либо рассеяны, либо перебиты. И заткнуть образовавшуюся брешь бросили мавров.
У церкви он видит скопище растерянных людей.
В свете автомобильных фар движутся несколько десятков солдат, а вокруг старики, женщины и дети тащат свои пожитки в узлах или катят на тачках. На площади – суета, толкотня, сумятица, прорезаемые отчаянными воплями и резкими выкриками команд. Полная неразбериха. Многие солдаты, стоящие вперемежку с маврами, полуодеты или безоружны – понукаемые командами сержантов и капралов, они сбиваются в кучу, как боязливое овечье стадо. Те, кто сохранил самообладание – в большинстве своем мавры, одетые по форме, с винтовками и вещмешками, – строятся в шеренги. Перед церковью на голой земле лежат раненые, никто их не перевязывает. Из переулков на площадь подтягиваются еще и еще – одни на своих ногах, других несут товарищи.
В звездное небо тычется темная игла колокольни. С окраины – той, которая обращена к реке, – долетает шум боя.
– Где Индурайн?
– Вон, у машины.
Долговязый усатый тип без кителя, с пистолетом на боку, в высоких сапогах, очевидно, пытается навести здесь мало-мальский порядок и зычно отдает распоряжения. Горгель идет к нему, но дорогу заступает европейского вида офицер. На голове у него мавританская феска с двумя лейтенантскими звездочками.
– Чего тебе?
– Я пришел с берега… Мне приказали доложить командиру…
– Мне докладывай.
Хинес Горгель рассказывает обо всем, что было, не умолчав и про свои гранаты. В подробности особенно не вдается, чтобы не вызвать нареканий. Офицер смотрит на него сверху вниз:
– Винтовка твоя где?
– Потерял в бою.
– А часть?
– Не знаю.
Взгляд лейтенанта выражает усталый скепсис.
– В бою, говоришь?
– Так точно.
Офицер показывает на две шеренги мавров и европейцев:
– Вставай в строй.
– Но моя рота…