На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986
Шрифт:
Блок и Булгаков, народная песня и пародированный «жестокий романс» городского мещанства, лагерный сленг и язык улицы переплавились в поэтическом тигле Галича в произведения, которые будут изучаться и нашими детьми, и детьми наших детей.
Это можно предположить. Бесспорно одно: десять лет страна пела песни Окуджавы и Галича, думала их мыслями, прозревая и повторяя вслед за ними: «Разберемся на старости лет — за какой мы погибли цвет…»
Время Солженицына помогло поэтам окрепнуть настолько, что они сумели взвалить на свои плечи проблематику большой прозы, отброшенной от печатных станков.
Однако я вряд ли был бы вправе говорить о магнитофонной революции, если бы она была ограничена творчеством лишь двух поэтов. Пусть ярко талантливых, самобытных,
Пожалуй, еще глубже проник в народную толщу поэт-песенник Владимир Высоцкий.
Высоцкому приписывается бездна песен, вовсе ему и не принадлежащих, — это ли не свидетельство огромной популярности! Впрочем, подобное происходит не только в России и не только с песнями малоизвестными. В долгоиграющей пластинке В. Высоцкого, выпущенной не так давно в Америке, последней песней В. Высоцкого звучат… «Облака» Галича. В исполнении Галича же…
Для тех, для кого Галич порой сложен, философичен, мудрен, как говорится, а Окуджава излишне утончен, а таких немало, Владимир Высоцкий с его сотнями иронично-спортивных, блатных песен, песен-сказок, песен-порывов, — отдушина и горькая отрада. Спел, как рубашку рванул на груди.
Сыт я по горло, до подбородка, Даже от песен стал уставать…Не случайно братья Стругацкие своему герою — поэту Баневу приписали именно эти слова Высоцкого: без магнитофонных записей Высоцкого, без его хриплого баритона не обходится ныне, пожалуй, почти ни одно застолье в рабочем бараке где-либо на Енисее или в Мурманске.
Но не следует думать, что актер Театра на Таганке Владимир Высоцкий — это «Галич для бедных», хотя основной его песенный поток долго уступал творчеству и Галича, и Окуджавы и в лиризме, и в сатирической остроте.
Вскоре пришли и такие песни, как «Москва — Одесса» («…я лечу туда, куда не принимают…») или «Товарищи ученые!»
«Товарищи ученые!» — не только издевка над бестолковщиной. Не просто сатира нравов. Воссоздан вживе и образ «руководящей» России. Психологический портрет власти на местах, которая, как и центральная, позволяет себе вещать о том, о чем и понятия не имеет; это уж прежде всего!
Товарищи ученые! Доценты с кандидатами, Замучились вы с иксами, запутались в нулях…Представитель власти, конечно, — опытный демагог, в речи его звучат и посулы приравнять ученых к героям колхозных полей:
Вы можете прославиться почти не всю Европу, коль С лопатами проявите вы свой патриотизьм…И укор со скрытой угрозой тем, кто забыл о главной партийной заботе, корни извлекая «по десять раз на дню»:
…Ох, вы там добалуетесь, ох, вы доизвлекаетесь, Пока сгниет, заплесневеет картошка на корню…И — откровенная лесть:
Эйнштейны драгоценные. Ньютоны ненаглядные, Любимые до слез... — лесть, которая, в его подсознании, соседствует со словечком иного звучания — кагал…
…А то вы всем кагалом там набросились на опухоль…И вдруг из добродушного увещевателя выглядывает погоняла, крутой надсмотрщик:
Значит, так: автобусом до Сходни доезжаем, А там рысцой и — не стонать!..Отдал приказ и заколебался, а ну как эйнштейны
И уж он лепит, что в голову придет. Подобно Никите Хрущеву, который обещал к семидесятому году догнать Америку по молоку и мясу и всех переселить в коммунизм уже в этом поколении:
Товарищи ученые! Не сумлевайтесь, милые, Коль что у вас не ладится. Ну, там не тот аффект. Мы мигом к вам заявимся с лопатами и вилами, Денечек покумекаем и — выправим дефект…Немудрящая вроде бы песенка, а как точно схвачен образ «народной власти», которая готова и эйнштейнов в телеги запрягать, лишь бы ей по шапке не дали.
Владимир Высоцкий в своих последних песнях стал перекликаться с Галичем и в обличении тех, кто, по Галичу, «умывает руки».
…Они сочувствуют слегка Погибшим, но — издалека…И не только с Галичем перекликается Высоцкий. Эта тема возникает, вспомним, и в стихах Ю. Даниэля о либералах, и в записках Эдуарда Кузнецова, на которых еще задержимся.
Идущие впереди оглядываются, порой уже из-за решетки оглядываются и… вдруг видят… пустоту. Трагедия современного демократического движения, лишенного массовости, становится все более частой темой прозаиков и поэтов.
В поэзии Владимира Высоцкого немало стихов огромной социальной и образной силы («Охота на волков»), где он как поэт в первом ряду. Третий, но — не лишний.
Но вот… уходят и поэты. Окуджава пишет прозу. Галич вытолкан из России. И — погиб.
Похоже, Владимир Высоцкий ощутил, каждой клеткой тела ощутил ответственность, которая легла на его плечи. Его творчество начинает меняться кардинально. В новых песнях, случается, нет ни иронии, ни пересмешек. Это песни-плачи. Плачи о России. Так явились «Очи черные», — пожалуй, самая сильная и страшная песня его, в которой звучит отчаяние.
Отчаяние борца:
Лес стеной впереди. Не пускает стена…Отчаяние затравленного, едва спасшегося:
От погони той даже хмель иссяк. Мы на кряж крутой на одних осях…Отчаяние сына, вернувшегося в родную глубинную Русь, которая не откликается, хоть умри! не откликается на зов:
…Есть живой кто-нибудь? Выходи! Помоги!.. Никого. Только тень промелькнула в сенях, Да стервятник спустился и сузил круги… Кто ответит мне, что за дом такой? Почему во тьме? Как барак чумной. Свет лампад погас, воздух вывелся. Али жить у вас разучилися? Двери настежь у вас, а душа взаперти. Кто хозяином здесь? Напоил бы вином. А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути И людей позабыл. Мы всегда так живем. Траву кушаем, век на щавеле. Скисли душами, опрыщавели. Да еще вином много тешились. Разоряли дом, дрались, вешались… Я коней заморил, от волков ускакал. Укажите мне край, где светло от лампад. Укажите мне место, какое искал. Где поют, а не стонут, где пол не покат… О таких домах не слыхали мы. Долго жить впотьмах привыкали мы…