На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986
Шрифт:
Несколько лет назад к Василю Быкову приехал корреспондент «Литературной газеты». Корреспондента никто не встретил. По перрону гродненского вокзала нервно шагал человек средних лет в армейской шинели без погон, похожий на демобилизованного капитана. Кого-то ждал. Он не был похож на писателя, каким представлял его себе корреспондент.
И только минут через пятнадцать, когда вокруг не осталось ни одного человека, они подошли друг к другу. Разговор начался трудный. Василь Быков смотрел на приезжего с недоверием и вдруг спросил в упор: «Какой ваш журнал? «Новый мир» или «Октябрь»? Только
Вызвал его недавно начальник гродненского управления ГБ, продержал три часа в приемной, а потом, пригласив в кабинет, начал рассказывать, как он лично расстреливал власовца. Как в упор выстрелил ему в висок, в сарае, и мозги брызнули на стену… «Понятно?!» — завершил начальник свой воспитательный рассказ.
Василь Быков в ответ поведал о сходной истории: «У нас в полку был трус и дезертир по фамилии… — И он назвал фамилию начальника гродненской ГБ. — Так мы его к двум танкам привязали и надвое разорвали».
— Идите! — прокричал взбешенный начальник управления ГБ. — У меня к вам больше вопросов нет!
Когда Василь Быков и корреспондент шли с вокзала домой, к ним подбежал какой-то немолодой человек, и, оттянув Василя Быкова в сторону, зашептал: «А я не дамся! А я не дамся!.. Я решу и себя, и их!..»
Оказалось, это приятель Василя Быкова, бывший фронтовик, которого шантажирует местная ГБ; он не пожелал с ними сотрудничать, и ему вот уже вторую неделю угрожают расправой и арестом. Бывший фронтовик был небрит, растрепан, у него были выпученные полубезумные глаза.
«Пока мы дошли до дома Василя Быкова, у меня стоял в ушах этот придушенный хрип: «А я не дамся! А я не дамся!» — И я, — рассказывал мне корреспондент, — физически, похолодевшей спиной ощутил, каково жить здесь писателю Василю Быкову».
Этот рассказ достоверен, ибо совершенно совпадает с манерой поведения, к примеру, тульского управления ГБ, о котором писал Анатолий Кузнецов. Да что им, провинциальным кагэбэшникам, всесоюзная известность земляка! Местный начальник ГБ, привыкший к самоуправству, продолжает относиться к писателю, как к рядовому подопечному смутьяну, и тут степень наглости и хамства власти прямо пропорциональна невежеству.
Назым Хикмет как-то сказал: когда в столице стригут ногти, в провинции рубят пальцы.
Возникает вопрос: чем заслужил писатель Василь Быков такую жгучую ненависть местного, и не только местного, КГБ? Почему его много лет травили подло, неостановимо?
Василь Быков стал известен за пределами Белоруссии в 1961 году своей военной повестью «Третья ракета». Вскоре была издана и его следующая книга — «Альпийская баллада» (1963). Эти и подобные им ранние книги не содержали «крамолы». Они были направлены против шкурничества. Лешка Задорожный из «Третьей ракеты», удравший из окопа, демагог и карьерист писарь Блищинский из «Фронтовых страниц» — точки приложения ненависти Василя Быкова. Прозвучало сострадание к Лукьянову, вырвавшемуся из плена, которому не доверяют. Но была и явно фальшивая — «проходимая» — нота. Лейтенант Клименко благополучно вырвался из западни, хотя капитан «из штаба полка» и начал было, как говаривали
Этот благополучный финал — неправда о времени, косившем миллионы. Эта неправда более всего и ободрила критиков из комсомольской прессы. Свой, мол, человек. Не очернитель.
«Третья ракета» и «Альпийская баллада» были опубликованы в издательстве «Молодая гвардия», и автор, что называется, пошел в гору.
И вдруг оказалось, что Василь Быков вовсе не тот «военно-патриотический» или, точнее, военно-стереотипный писатель, которым его представили читателю рецензенты комсомольской прессы. Это серьезный глубокий прозаик со своей темой, своим голосом, своей целенаправленной ненавистью.
В Москве о нем заговорили широко в 1966 году, когда в журнале «Новый мир» была опубликована его повесть «Мертвым не больно».
Главный герой этой повести — председатель военного трибунала Сахно. Жестокий и бессердечный негодяй.
Ленька, молодой солдат, вел в плен немецкого солдата; сказал повстречавшемуся Сахно о том, что в степи немецкие танки. Сахно никому не сообщает об этих танках. В результате гибнут люди. Много бед натворил на войне председатель трибунала Сахно, стрелявший и в своих, и в чужих, вообразив, что ему принадлежит монополия на патриотизм.
После войны он поменял фамилию. Теперь он юрисконсульт Горбатюк, военный пенсионер. Но он мог бы и не менять фамилии. Мертвые не мстят. Мертвым не больно, заключает Василь Быков.
В журнале «Новый мир» появилась и его повесть «Круглянский мост». Степка Толкач, рядовой партизан, сидит в яме, превращенной партизанами в тюрьму. Сидит, точно зверь, попавший в западню. Еду ему кидают вниз. Что произошло?
Начало почти детективное.
Степка — хороший парень; однажды забыли его на посту; видать, Степка невелика птица. Добрался до своих сам, огрел остряка Грушецкого из Полоцка, чтоб не подтрунивал над ним, Степкой, за что и прозвали его психом…
Сюжет повести несложен. Партизан Маслаков собирает группу на задание: взорвать Круглянский мост, через который ездят каратели. Берет с собой Степку, которого помнит по старым партизанским делам, Данилу Шпака, местного крестьянина, в лаптях, и Бритвина, видимо, кадрового офицера в прошлом.
Действие разворачивается стремительно. Маслаков, не желая рисковать другими людьми, бежит к мосту. Его ранят. Степка бросается в ближайшую деревню на поиски подводы, везти Маслакова.
Степка вскоре приводит коня с телегой, которым правит мальчишка Митя лет пятнадцати.
Увы, Маслаков, командир их маленькой группы, к этому времени умер.
Вещи Маслакова поделены: на Бритвине справная телогрейка. У Данилы Шпака, вышедшего в лаптях, — сапоги.
Степка видит это, а автор замечает спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся: «…вещи, как всегда, на войне переживали людей, потому как, наверное, обретали большую, чем люди, ценность».
Фраза, как видим, достаточно зловещая, — особенно зловеще она звучит перед началом операции, которой теперь руководит Бритвин. Он рассуждает: «Кто больше рискует, тот побеждает. А кто в разные там принципы играет, тот вон где». Это он о Маслакове, который не хотел никем рисковать.