На лыжне попаданец Ломаев
Шрифт:
— Михаил Сергеевич настоящий западник, — включился во мне исторический аналитик, — их во всю историю страны было два — Петр Великий и Горбачев. При том, у Петра хоть немного тормоза срабатывали, а нынешний генсек гонит напропалую. Это плохо кончится.
— Для кого? — невесело попросил уточнить Иван Никитович, — стране или этому развеселому баюну?
— Обоим, — жестко сказал я, — СССР развалится, а Горбачева отправят на пенсию.
— Расстрелять бы его, — махнул маршал авиации расстроено. — ну да ладно. Нам-то чего делать, как спасти страну от этого раздолбайства?
—
— И человек ничего не может сделать? — не поверил мне Кожедуб, — но ведь хоть что-то же!
— Нет, отдельный человек, к сожалению, может. При соблюдении обязательных условий: он должен быть могущественен каким-либо образом — царь, генсек, религиозный лидер и проч., и, очень важно, вектор его деятельности должен совпадать с вектором исторического развития.
М. С. Горбачев подходит под эти условия. Причем посмотрите, если он, даже несознательно, пытается что-то сделать для укрепления страны, это уходит, как в болото. Или реализуется, но с противоположенным эффектом. А вот разваливается — то очень эффектно и молниеносно.
— Я что-то могу сделать? — мрачно и грозно спросил он, — хоть пристрелить кого-то на крайний случай!
Мы к этому времени уже опорожнили половину фляжки. А вино только казалось легким и бархатным, а на самом деле лупило по головам только так. Хорошо хоть, я про попаданство ничего не сказал, хоть очень хотелось. Ну а на вопрос Кожедуба молча отрицательно покачал головой.
Маршал авиации помрачнел еще сильнее. Как-то они в советское время стали в пропаганде ставить человека очень высоко. Да так, что и сами начали этому верить. Хотя верхушка не верила и откровенно плевала вниз, на народные массы, но вот некоторые высокопоставленные военные явно запутались. Вот и Кожедуб, м-да.
Между тем, надо помнить одно простое правило — один человек может что-то сделать, как… один человек. Плюс будет некоторый бонус от имеющейся власти. Но опять же все равно, как один человек. И не надо тут говорить о повороте объективного развития истории человеком. Это вам не чудодейственная сказка для первоклашек.
Так что извините, товарищ маршал авиации, облом-с. Тем более, что вы хотите от молодого человека 18-ти лет? Да даже если он и скажет льстивое слово ДА, ничего не изменится. А он и не скажет, потому как с детства честен принципиально.
Мой собеседник Иван Никитович думал где-то так или почти, потому как не стал ждать моего ответа, задумался до помрачнения лица.Потом махну рукой на свои темные мысли, опять открыл на свою действенную фляжку.
Она, кстати, видимо, была импортная, а вот с Запада или из Азии, я уже не знал. Большая, не меньше литра, обшитая то ли какой экзотической тканью, то ли обработанной шкуркой, но выглядела она весьма импозантно. А с учетом ее содержимого даже мне, попаданцу, было завидно.
И колпачков у ней оказалось два — либо в дурной попытке загерметизировать содержимое, либо помочь пьющим. Их ведь практически бывает максимум
Выпили, закусили по кусочку шоколада. Потом Кожедуб перешел уже к конкретным делам и, как правило, моим.
— Горбачеву не верь, у него семь пятниц на недели, — безаппеляционно сказал он. Откровенно добавил: — здесь, пока нет никого, прямо выговорю. Он почему так изменил взгляд на твою гонку в ГДР, когда ты пробежал быстро вопреки его указанию? Канцлер ФРГ Гельмут Коль невзначай похвалил себя. И даже предложил провести совместные соревнования Запад — Восток. У тебя, интересно, среди предков нет никого из немцев? — вдруг спросил он
Я задумался. Гм, семейного архива у нас, разумеется, в наличии не имеется, но родовая память все же есть. И таковых там не находилось.
— Нет, товарищ маршал, у нас, удмуртской семьи, точно есть русские, очень возможно — татары, а больше примесей нет, — уверенно ответил я на довольно коварный вопрос Кожедуба.
При Сталине, особо в годы войны, арестовали бы и посадили только при одном подозрении. Потом, чем дальше от войны, тем было бы мягче. Но и в годы Перестройки следовало остерегаться. Уже не государство стоило бояться, отдельных чиновников. Наказание-то, в принципе, будет одинаковым, сейчас — пенсия, для молодого меня — позорная отставка. А не хочется!
— Коль почему-то очень старался для тебя. Вот я и спросил, — объяснил Кожедуб, — и смотри, отвернется от тебя немец или изменится обстановка, М. С. Горбачев сразу о тебя забудет. А если и вспомнит, так чтобы послать себя далеко-далеко, примерно в район Чукотки. Он бы и расстрелял тебя, говорил уже так о некоторых. Да нельзя, говоря современным языком, имидж потеряет, а это сейчас все.
Зря это сейчас маршал авиации сказал. То есть молоденький Олежек Ломаев, может быть, и испугался. А вот попаданец О. Н. Ломаев, в той прошлой жизни перевидавший немало и много переругавшийся с окружающими, только раздраженно махнул рукой, глотнул из своего колпачка, выдал с пьяну остро и бесбашенно:
— Горбачев — 100% либерал. А я к этим господам отношусь как к тем же, как в начале ХХ века — никчемные людишки, совершенно незнающие жизни, и не в силах ничего реально делать. Только болтать напропалую, на большее они не в состоянии.
— Ну это ты сгоряча, Горбачев тоже иногда способен за многое, — попытался возразить Кожедуб. Но говорил он так нерешительно и медлительно, что чувствовалось — сам себе не верит и говорит он не о конкретном Горбачеве, ему стало обидно за сам институт — генеральный секретарь ЦК КПСС, должность, овеянная долгими годами.
Поэтому я не обратил внимания на слова маршала авиации, спросил главное для себя:
— Иван Никитович, вот вы человек опытный, бывалый, перевидавший верха вблизи. Не кажется ли вам, что на этот раз коммунистическая система при выборе нового лидера дала сбой. Ипод маской преданного коммуниста на верха власти пролез гнилой западный либерал?
Вопрос был непростой, а главное, он был очень неприятный. И Кожедуб не решился отвечать, поболтал фляжку, пытаясь понять, сколько там осталась вина, разлил по колпачкам со словами: