На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян, Зайонц Л. О.

На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян

на обложку

Зайонц Л. О.

Шрифт:

196

Курсив А.-Л. Крон.

197

Державин объясняет свою отставку несправедливыми придирками к нему со стороны князя Вяземского, его начальника. Не вызывает сомнений, однако, что при желании Екатерина легко могла оградить поэта от преследований.

198

Отметим, что Екатерине такие игры, определенно, доставляли особое удовольствие.

В «Былях и небылицах», на страницах которых Екатерина помещала свои сатирические зарисовки, у нее есть специальный персонаж, Петр Угадаев [Екатерина, 50—51], она смеется над его попытками угадать, кто выведен под каким именем, но представляет свои характеры так, чтобы читатель не сомневался: они указывают на лица.

199

В «Отделении 4» своих записок Державин уже в 1812—1813 гг.

дает характеристику императрице. Он вспоминает случаи, когда был награжден Екатериной – табакерка за «Фелицу», табакерка за оду на взятие Измаила и табакерка за службу, которую он не успел получить при ее жизни и которая была передана ему Павлом. Вспомнив о табакерках, он пишет: «Должно по всей справедливости признать <…> что она, при всех гонениях сильных и многих неприятелей, не лишала его (Державина) своего покровительства и не давала так-сказать задушить его ; однако же и не давала торжествовать явно над ними огласкою его справедливости и верной службы или особливою какою-либо доверенностью, которую она к прочим оказывала . <…> не всегда держалась священной справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражить их» [Державин VI, 700]. То есть Державин прямо упрекает императрицу в том, что она так никогда и не признала публично его заслуги, и рассуждение это выросло в «Записках» именно из воспоминания о первой табакерке, ему пожалованной.

200

Грот пишет: «Затем ему позволено было лично принести благодарность императрице, которая, со своей стороны, любопытствовала увидеть своего певца. Он сам описал нам это представление: оно происходило в Зимнем дворце, при многих других лицах; Екатерина встретила его с важным видом; оставаясь поодаль от него, несколько раз окинула его быстрым взором и потом дала ему поцеловать руку» [Грот, 200].

201

В книге Беркова «История русской журналистики XVIII века» журналу «Собеседник» уделено всего несколько страниц, которые посвящены краткому обзору полемики между Екатериной и Фонвизиным [Берков, 330—340].

202

Так предлагал читать ответ Екатерины и Грот в дополнениях к своим комментариям [Державин, IX, 102].

203

Вопрос о репутации Нарышкина – шута и о том, как и когда она сложилась, требует специального рассмотрения. Отметим только, что превращение его из шутника в шута приходится на начало 1780-х гг. О том, например, что именно Нарышкин был известен тем, что «кубарил кубари», мы знаем от Л.-Ф. Сегюра, который писал: «Намедня обер-шталмейстер Нарышкин, прекраснейший человек и величайший ребенок, спустил середи нас волчок, огромнее собственной его головы. Позабавив нас своим жужжанием и прыжками, волчок с ужасным свистом разлетелся на три или четыре куска <…> ранил двоих <…> и ударился об голову принца Нассаусского, который два раза пускал себе кровь» [Державин, I, 733]. Державин в стихотворении «На рождение царевны Гремиславы» тоже пишет о Нарышкине: « Подчас и кубари спускал ». В «Объяснениях» он добавляет: «Л. А., забавляя императрицу, нередко пред ней шучивал и нечаянным образом спускал пред ней кубари» [Державин, I, 654]. Эпизод, рассказанный Сегюром, однако, относится ко времени путешествия Екатерины в Крым в 1787 г., стихотворение Державина, где говорится о «кубарях», – к 1796 г., «Объяснения Державина» написаны еще позднее. Есть основания полагать, что «кубарить кубари» Нарышкин стал уже после того, как Екатерина придумала такое занятие для своих придворных и написала о нем в «Собеседнике».

204

Екатерина подозревала, как она писала Дашковой, что эти вопросы идут от Шувалова «в оплату за Нерешительного». В целом она, конечно же, оказалась права: Шувалов знал про вопросы, правда, согласно легенде, пересказанной Гротом, уговаривал Фонвизина вопросов не печатать [Грот, 215].

205

Знать

о готовящихся публикациях Державин мог через редактора журнала Козодавлева: мы знаем, что Державин, например, был знаком с материалами 4-й книжки до ее публикации [Грот, 222].

206

Басня Фонвизина была опубликована, как известно, только в 1787 г., но написана еще в начале правления Екатерины и была широко распространена в списках.

207

Характеристика «муж славный» взята Державиным из его собственной «Эпистолы», посвященной возвращению Шувалова в Россию. Здесь Шувалов назван «мудрый муж», который «в совет на царский придет глас» [Державин, I, 53].

208

В настоящей статье мы не останавливаемся на источниках сведений Екатерины о петровской эпохе. Отметим здесь лишь тот факт, что к 100-летнему юбилею Петра Великого в 1772 г., а потом к 100-летию восшествия его на престол в 1782 г. был опубликован целый ряд документов, в числе которых был, например, «Журнал или поденная записка Петра Великого» (1770—1772). Кроме того, императрица была хорошо знакома с Ф.В. Берхгольцем, который был воспитателем ее супруга, сопровождал его в Петербург в 1742 г. и в должности обер-камергера прожил в Петербурге при Петре Федоровиче до 1746 г. Берхгольц, как известно, был в России в 1720-х гг. и оставил дневник, в котором было дано самое подробное описание петровских маскарадов, в том числе и маскарада 1723 г. Дневник был опубликован только в 1785 г., но Екатерина вполне могла быть знакома с его содержанием и ранее.

209

На этот факт указывал Д. Благой: «Державин с подлинным воодушевлением и небывалым дотоле поэтическим мастерством изображает Екатерину в облике деятельной, умной и простой – в быту, в привычках, в обращении – «Киргиз-Кайсацкой царевны», не подражающей своим ленивым и роскошествующим «мурзам» и «пашам». На последовательном противопоставлении двух фигур: добродетельной – человек на троне – и порочной – собирательный образ «мурзы» – строится первая половина оды Державина. Вторая – построена на другом контрасте, еще более широком, развивающем идею уже известного нам маскарада « Торжествующая Минерва »: противопоставляются темные стороны предшествующих царствований и благодетельные мероприятия Фелицы» [Благой, 27].

210

В 7-й книжке «Собеседника» была опубликована статья Любослова «Начертание о российских сочинениях и российском языке». Он писал: «Эпоха нынешнего времени, в которое лучи мысленного света, разливающиеся из общего средиточия». Грот считал, что под этим именем скрывался Иван Морозов, один из секретарей Екатерины [Грот, 220]. Н.Д. Кочеткова высказала предположение, что «Любослов – это епископ Дамаскин, издавший в 1778 г. собрание сочинений М.В. Ломоносова» [Кочеткова, 276].

211

Вообще здание храма было излюбленным образом социума в средневековой культурной традиции [cм.: Speculum ecclesiae. Col. 866].

212

Видимо, метафора была отчасти заимствована из античности, достаточно вспомнить басню «Мнения Агриппы о восстании членов тела против желудка».

213

Ж. Дюмезиль считал, что тройственная модель характерна именно для индоевропейской культурной традиции [Dumézil; Дюби].

214

Образ Троицы лучше всего передавал идею средневековой социальной гармонии. См. об этом подробнее: Serverat, 31.

215

Конрад фон Амменхаузен указывает в своем трактате намного больше ремесел и профессий, чем Чессоли. См.: Schachzabelbuch, 376—835.

216

Об этом см. подробное исследование немецкого историка М. Кауфхольда: Kaufhold M.