На морских дорогах

Бадигин Константин Сергеевич

В 1922 году он был уполномочен правительством Советской России приобрести и приспособить под перевозку тысячи паровозов несколько пароходов. Я не буду рассказывать всю историю. Самое главное заключалось в том, что он отлично справился с порученным делом. Паровозы весом в 73 тонны каждый (в собранном виде) перевозились по указанию А. Н. Крылова в трюмах и на палубе пароходов. На пароходы «Маскинож» и «Медипренж» грузили по 20 паровозов и тендеров.

Разница с американским проектом заключалась в том, что суда академика Крылова значительно больше наших и приспособлялись только под паровозы. А паровозы весили на 20 тонн меньше. Суда академика Крылова использовались примерно на одну треть своей грузовместимости, а наш теплоход — на четыре пятых,

что в военное время играло немалую роль. Район перевозок 1922 года, по сути дела, ограничивался портами Балтики. Вообще, задача, поставленная перед А. Н. Крыловым, была менее сложной. Однако расположение паровозов и тендеров в трюме и на палубе, прокладка рельсов в трюмах и подвижные поперечные платформы — все это было предложено академиком Крыловым еще в то время и принципиально мало чем отличалось от схемы, разработанной американцами. В связи с предстоящими перевозками паровозов мне вспомнилась встреча с академиком Крыловым, пионером в этом трудном деле, сделавшим первые расчеты.

В 1940 году, будучи в Ленинграде, я зашел к нему домой. Алексей Николаевич — высокий седой старик — встретил меня приветливо. Разговорились, вспомнили Арктику. Алексей Николаевич отозвался с высокой похвалой о достоинствах корпуса ледокольного парохода «Георгий Седов».

— А вот пароход «Челюскин» совсем другого сорта, — сказал он. — Когда я взял в руки его чертежи, достаточно было десяти минут, чтобы сделать вывод. Корпус слабый. Корабль будет раздавлен при первом же сильном сжатии льда. Так я и сказал. Но, как видно, было уже поздно, и «Челюскин» пошел в свой рейс. Мне потом говорили, что некоторые капитаны не согласились с моим мнением… А ведь я оказался прав.

Глава пятая. В американском городе

Едва только несколько советских моряков вышли из порта, первая же проходившая мимо машина вдруг круто остановилась. Сидевший за рулем американец высунулся из окна и, вежливо приподняв шляпу, спросил с улыбкой:

— Русские моряки? Я увидел красные флажки на ваших фуражках. Русские?

Получив утвердительный ответ, он решительно объявил:

— Я вас довезу до города в моей машине, располагайтесь! Не каждому посчастливится поговорить с настоящим русским, приехавшим прямехонько из России, — заключил, смеясь, американец.

Но машина не могла всех вместить. И когда несколько минут спустя к остановке, расположенной неподалеку, подкатил длинный ярко-желтый автобус, оставшиеся моряки немедленно влезли в него.

Автобус мчится к городу. Впереди широкая черная лента гудрона, разделенная белой полосой. В окнах автобуса мелькают домики, огороды, огромные рекламы, газовые колонки. На обочине шоссе — плакаты, они взывают к совести водителя: «Экономьте горючее», «Не забывайте беречь покрышки ваших автомобилей».

Автобус проносится по улицам пригорода. Одноэтажные и двухэтажные коттеджи стандартного типа утопают в вечнозеленой листве деревьев. Здесь живут почти все обитатели города. В самом городе преимущественно офисы — конторы, учреждения, магазины, зрелищные заведения. Это четырех— и пятиэтажные здания, не один десяток лет верой и правдой служащие своим владельцам. Небоскребов, даже «карманных», не видно.

Улицы города, особенно в деловой его части, не отличаются чистотой: многие американцы имеют скверную привычку бросать окурки, апельсиновые корки и разные бумажки прямо себе под ноги. К тому же центральные авеню и стриты довольно узки. Еще уже становятся они оттого, что у тротуаров нескончаемыми вереницами стоят автомобили. Продолжительная уличная пробка в часы «пик» — обычное явление даже в этом, далеко не перворазрядном, городе.

На окнах многих домов приклеены небольшие листики. В красном ободке на белом фоне нарисовано несколько черных пятиконечных звездочек: две, порой одна, иногда три-четыре. Мы заинтересовались: что значат эти звездочки? Прохожий словоохотливо объяснил:

— Американские семьи числом звездочек, приклеенных к стеклу или вывешенных в окнах, дают знать,

сколько членов семьи находятся в армии или флоте и защищают отечество.

За последние два года сюда приехали из разных концов страны многие американцы, чтобы поступить на работу на верфи и другие предприятия, занятые производством военных заказов. На улицах стало более людно: многие из тех десятков и тысяч людей, которые разъезжают по Америке в поисках более выгодной работы, нашли ее, быть может, здесь, в этих местах. И над городом, раскинувшимся на окраине Америки, пронесся вихрь военного «бума». Каждый хочет использовать нынешнее время, когда нет безработицы, а заработная плата возросла, чтобы накопить немного денег на «черный день».

Как-то встретился с одним американцем, уже пожилым человеком. Много лет он был безработным. Теперь он мойщик оконных стекол. Каждый день, несмотря на свой преклонный возраст и скверное здоровье, он встает в четыре часа утра и работает до шести вечера.

— Теперь такое время, — говорит он, — когда я в день могу заработать в несколько раз больше, чем раньше. Кто знает, когда мне еще раз представится такая возможность? Я уже накопил немного денег.

Вечером улицы заполняются фланирующей толпой: американцы отдыхают после рабочего дня. Зажигаются рекламы магазинов, кино, отелей. По-прежнему, как и в былые, довоенные дни, американцы, подняв глаза, видят красочную, сверкающую огнями рекламу, убеждающую курить «только сигареты „Честерфильд“„ или пить „лучший, утоляющий жажду напиток кока-кола“. Но появились рекламы и военного времени. Они просят американцев „покупать облигации военного займа“. Они увещевают: „Покупайте только то, в чем вы нуждаетесь“. Они напоминают: «Платите ваши старые долги“. Поздно вечером я возвращаюсь на свой теплоход. Мои мысли далеко, там, где я оставил своих родных и близких, на моей Родине, все еще находящейся в огне войны.

Ни в какое сравнение не идут тяготы, понесенные во время войны американцами, с жертвами советского народа. Оставшиеся в тылу советские люди обеспечивали армию всем необходимым, работали по две смены, получая скудный паек, едва достаточный для поддержания жизни.

Утром мне нанес визит Менли С. Гаррис, президент и владелец моторной корпорации в Сан-Франциско, высокий пожилой мужчина с седыми, коротко остриженными волосами. За завтраком он спросил меня:

— Сколько штормовых дней приходится на переход из Портленда во Владивосток?

— Трудно сказать. На пути сюда мы не встретили ни одного спокойного дня. Но это было зимой, в июле может быть совсем по-иному.

— Я буду крепить паровозы на вашем теплоходе и хочу знать условия, в которых они поплывут к вам на родину.

— Как вы их будете крепить?

— Обыкновенно, тросами.

В моем воображении возник Великий океан во время последнего перехода.

— Думаю, это будет сложно, очень сложно. Даже невозможно, — заключил я.

Менли Гаррис рассмеялся:

— Успокойтесь, капитан, это шутка, крепление будет жестким. Я придумал оригинальный способ. Растяжками будут двухдюймовые круглые штанги. Я закреплю паровозы так, что в шторм, при крене в тридцать и даже в тридцать пять градусов, они не шелохнутся. Вот, посмотрите…

Менли Гаррис вынул из портфеля несколько чертежей на голубой бумаге и показал мне:

— Нажим или удар в 1 миллион 400 тысяч фунтов с каждой стороны паровоза мои крепления выдержат. Их девять. Для палубных креплений поставлю кованые скобы.

Американец замолк, заметив, что я внимательно рассматриваю чертежи.

Я прикидывал и так и сяк: вроде все продумано основательно.

— Как будто бы все хорошо, мистер Гаррис, однако я еще поразмыслю над вашими расчетами.

Предложить какое-либо иное решение мы не могли. Однако проверить надо. Придумывали люди сухопутные, а повезем паровозы мы, моряки, и от нашего внимания зависит и благополучная доставка груза, и наша жизнь. Если крепления хотя бы одного паровоза сдадут и он станет «играть» в штормовую погоду, вряд ли удастся спасти судно от гибели.