На Москву!
Шрифт:
– - Так вот для тебя, вохляка, и полезут!
– - окрысилась купчиха.
– - Для меня-то и полезут: старые знакомые.
– - Поздравляю! Где ж вы познакомились?
– - В берлоге.
– - О!
– - Верно тебе говорю.
– - В их собственной берлоге?
– - А ты думала, в твоей?
Дешевая острота пришлась по вкусу серой толпе и даже самой купчихе. Что же до Курбского, то он (как припомнят, может быть, читавшие нашу повесть "Три венца") прожил простым полещуком более года в Полесье
– - Ты, любезный, что же, верно из Шереметевских?
– - спросил он.
Мужичок снял шапку и отвечал, что, точно, из Шереметевских.
– - Медвежатник?
– - Хошь и не медвежатник (много чести!), а все ж из загонщиков.
Говоря так, он приглаживал ладонью редкие волосы на макушке, которые раздувало порывистым ветром.
– - Накройся-ка, -- сказал ему Курбский, -- ветер, вишь, какой холодный.
– - Ничего, господин честной, и так постоим.
– - Накройся, -- еще настоятельнее повторил Курбский и начал затем расспрашивать о последней медвежьей охоте.
Поощренный таким вниманием, загонщик разговорился. Говорил он не очень-то складно и пустился в излишние еще подробности о том, как ночевали они, загонщики, в лесной сторожке с поленом под головой заместо подушки; как подкрепились чарочкой зелена вина да закусили корочкой хлебца; как под утро разыгралась вьюга и замела медвежий след; как увязли они по пояс в рыхлом снегу и как наконец-то уж добрались до берлоги зверя, где он залег крепко.
– - Зверя?
– - переспросила купчиха.
– - Да ведь ты говорил все про медведицу с медвежатами?
Загонщик снисходительно усмехнулся.
– - А медведица, по-твоему, нешто не зверь?
– - Зверь -- сам медведь...
– - А жена его -- звериха?
– - Ну тебя, зубоскал! Да живьем-то вы как ее взяли?
– - Есть у нас один такой медвежатник, Вавилой звать, самого черта, поди, не испугается. Взял он, это, из костра головню -- только искры сыплются -- и полез к ней ползком в гости, в самую берлогу.
– - Вот бесстрашный! Ну, а она что же?
– - Старуха-то? Спит, знамо, своей зимней спячкой, во сне лапу сосет, а около жмутся ее ребятки-медвежата. Ткнул он ей тут горящей головней прямо в морду, -- хошь не хошь, проснулась, да как заревет благим матом!
– - Ай, страсти какие! Ну и что же? Накинулась на твоего Вавилу?
– - Зубами-то сама на него щелкает, а чтобы тронуть -- ни-ни! Он же долго тоже растабаривать с нею не стал, хвать за загривок одного медвежонка, да по-рачьи опять назад к выходу. Выполз здрав и невредим.
– - Но она-то, мать родная, чего смотрела? Без бою, так и отдала свое детище?
– - Да коли перед мордой тебе этакой головней машут, так, небось, не полезешь в драку.
– - И совсем не вылезла из берлоги?
– -
– - Царица Небесная! Да я теперича со страху, хоть золотом меня осыпь, не пойду уже в лес!
– - Пойди, тетка, сделай такую милость! Тебя там только и недоставало.
Новый взрыв хохота окружающих наградил остроумца, разобиженная же "тетка" плюнула и надулась.
– - А тебе, князь, случалось тоже охотиться на медведя?
– - спросил Бутурлин Курбского.
– - Сколько раз, -- отвечал Курбский.
– - У нас ведь на Литве, в Полесье, красному зверю самый вод, и нашим панам нет лучше потехи, как этакая звериная облава, либо травля. Но самому-то мне, признаться, более по душе идти на медведя, да и на кабана, один на один.
– - Но это ведь куда опасней?
– - Вот потому-то мне и любо. Это не простая бойня, а настоящий бой, где можно помериться силами.
Бутурлин взглянул на говорящего с удивлением и восхищением.
– - И с каким оружием ты шел в этакий бой?
– - спросил он.
– - Только с самопалом?
– - Ходил и с самопалом, но чаще того с шибнем.
– - А это что за штука?
– - Шибень -- короткое копье о двух железных концах, а то и просто деревянная палица с обожженными концами.
– - Шибнем-то что!
– - заметил тут загонщик с важностью бывалого охотника.
– - А вот, поди-ко-сь, возьми медведя, как наш брат, голыми руками!
Самохвальство слабосильного на вид мужичонки вызвало у Курбского только улыбку; Петрусь же счел долгом огрызнуться за своего господина.
– - Храбер ты, братику, поколе самому ребер не поломали! И медвежонка-то, поди, не посмеешь пальцем тронуть!
– - Я-то?
– - Да, ты.
– - Медвежонка?
– - Медвежонка. А хочешь показать свою прыть, так полезай к ним сейчас в яму.
– - Зачем я к ним полезу?
– - отозвался храбрец тоном значительно уже ниже, не без опаски заглядывая в глубину.
– - Медвежата -- те же щенки; охота мне с ними возжаться!
– - Есть там про тебя и мать-медведица; только спит, в снегу зарылась.
– - Так чего ее, старуху, будить-то? Пущай дрыхнет! Бутурлина, не менее других, забавляли неудачные увертки загонщика.
– - Экой ты сердобольный!
– - сказал он.
– - Даром лезть туда, понятно, кому охота. А вот, коли я дам тебе рублик заработать...
С этими словами юноша достал из кармана кошель, а из кошеля новенький серебряный рубль. Соблазн для бедняка-мужика был не малый; а насмешки окружающих еще более его подзадоривали.
– - Ну, давай уж сюда!
– - решился он, наконец, и потянулся за рублем.