На Муромской дороге
Шрифт:
Звучное слово, да ещё произнесенное коллегой охладило пылкие сердца либералов. Кое-кто в задних рядах ещё пытался хорохориться, но передние ряды, где стояли самые видные деятели из политсовета, оторопело молчали. Лишь нервный господин с профессорскими залысинами зло бросил смущённому депутату:
– Ну, спасибо тебе, Кизяковский, от лица либеральной общественности. Удружил.
Молчание товарищей по партии удручающе подействовало на не закаленного в политических баталиях Кузякина, который понуро побрёл к выходу, лишь слегка подталкиваемый в спину Балабановым.
– Я буду жаловаться,
– Вы вольны делать всё, что вам угодно, господа, – великодушно разрешил сотрудник ФАПСИ от дверей. – Но только в рамках закона и никак иначе. Всего хорошего.
Портсигаровский «Форд», к счастью, не был брошен либералами на месте задержания и теперь паинькой стаял у входа в цитадель либерализма, готовый к новым трудам на благо Отечества. Кузякина без особых церемоний втолкнули на заднее сидение. Балабанов пожалел, что там нет Джульбарса, умеющего поворачивать к смирению самые мятежные души. Впрочем, Кузякин пока не собирался поднимать восстание на корабле, сбитый, видимо, с толку уверенными действиями его команды.
– Вы в курсе, господин Кузякин, что чистосердечное признание учитывается судом при вынесении приговора?
Слегка побледневшее лицо помощника депутата указывало на то, что он в курсе, но до сего момента был уверен, что приговор ему не грозит, поскольку ничего выходящего за рамки закона он вроде бы не совершал. И эту свою уверенность он попытался донести до сотрудников спецслужб.
– Приговоры выносятся не только виновным, – объяснил неучу Балабанов. – Но вы правы в одном: не всякое дело доходит до суда. Вы меня понимаете?
– Не совсем, – робко отозвался Кузякин. – Молодость, молодость, – пожурил его Балабанов. – Вы ведь, господин Кузякин, убеждённый либерал, а следовательно готовы пожертвовать жизнью за процветание цивилизованного человечества.
– Э… В некотором роде. Я не понимаю, при чём тут моя жизнь. Я ведь ни в чём не виноват.
– А жертвы и не бывают виноватыми, – пояснил Гонолупенко. – На то они и жертвы. – Я так и знал, – вскричал Кузякин. – Вы не генерал Хиггинс, вы… – Я атташе каймановского посольства, а мистер Балабан резидент юпитерианской разведки, – перебил его Гонолупенко. – Вам же Химкин сказал.
– Полуэктов сказал, что Химкин идиот и провокатор, – задергался Кузякин. – Абсолютно точная характеристика, – подтвердил Балабанов. – Но что это меняет в вашей судьбе, молодой человек? Вы знакомы с Алексеем Мыскиным?
– Нет, то есть да, но какое это имеет отношение к делу? – Очевидное. Вы читали последние статьи Химкина в «Комсомольском агитаторе»? – Химкину всюду чудится чертовщина, он вообще помешан на Апокалипсисе. – Значит, вы не верите в призраков, вздумавших разрушить человеческую цивилизацию? И в летающие тарелки вы тоже не верите?
– Я же не идиот. – Что не помешало вам совместно с подполковником Барсуковым объявить меня посланцем шейха Мансура. Кстати, с чего вы взяли, что у меня арабский акцент? У вас есть знакомые арабы?
– Мне показалось. Я очень испугался, и мне показалось, что похитители говорят с арабским акцентом. Подполковник Барсуков скакал, что Аль Каида хочет помешать встрече двух президентов. И будет теперь шантажировать Кремль изъятым
– Значит, депутата похитили на ваших глазах? – Балабанов резко обернулся, что едва не привело к неприятным последствия. В последний момент майор успел, однако, увернуться от «Жигуленка», не вовремя пошедшего на обгон.
Кузякин сначала покраснел, потом побледнел, похоже, осознал, что неосторожно проговорился. Дабы не угодить в аварию, Балабанов притормозил у обочины, и теперь они с Гонолупенко на пару жгли помощника депутата глазами. Кузякин ёрзал, потел, но никак не хотел признавать своё поражение. Судя по всему, человеком он был самоуверенным и себе на уме, иначе не подался бы в столь молодые годы в политику.
– Тебя не будут судить, Кузякин, по той простой причине, что до суда ты не доживёшь. Слишком уж много знаешь.
– Ничего я не знаю, слышите, ничего. Вам меня не запугать. Я буду жаловаться вашему начальству.
– Наше начальство на Юпитере, – вздохнул Гонолупенко. – Далеко и высоко. Так ты говорить, что был в квартире у Полуэктова, когда того забирали арабские террористы?
– Разумеется был, – ответил за помощника Балабанов. – Ты случайно не состоишь с депутатом в гомосексуальной связи?
– С чего вы взяли, – возмутился до покраснения лица Кузякин. – Он просто боялся. Ему угрожали. Он прятался на квартире моей знакомой.
– И там его прихватили люди говорящие с акцентом? А где были в это время вы, господин Кузякин?
– Сидел в шкафу, – обречённо вздохнул помощник депутата. – Когда они вошли, я спрятался. А что я мог сделать. – Вы рассказывали об этом подполковнику Барсукову?
– Нет, никому не рассказывал. Да меня никто и не спрашивал.
Любопытная ситуация. Выходит, Полуэктова похитили всё-таки не «призраки». Или тот, кто планировал похищение, решил, что люди с арабским акцентом в данном случае будут уместнее, чем гэпэушники конца тридцатых годов? Непонятно другое, зачем Барсукову понадобилось переводить стрелки на Балабанова да ещё в столь абсурдной форме, объявляя его агентом несуществующего шейха. В конце концов, обвинение строилось на слишком зыбких основаниях для того, чтобы выдержать мало-мальски серьёзную проверку. Однако Генералитет, несмотря на очевидную абсурдность обвинений, тем не менее, с охотою пошёл на поводу у родственной фирмы и готовился сплавить далеко не худших своих сотрудников прокуратуре для дознания с последующей возможной передачей дела в суд. За каким дьяволом им понадобились арабские агенты в собственных рядах?
– Вы знаете, где живёт Мыскин? – Был у него несколько раз, – нехотя признался Кузякин. – Но ведь Алекс здесь совершенно не при чём.
Квартира господина Мыскина находилась в весьма престижном доме. Впрочем, квартир у Алекса было, если верить Кузякину, три или четыре. Плюс особняк под Москвой и вилла на Канарах. Небедный, судя по всему, господин. И проникнуть к нему в апартаменты оказалось совсем непросто. Конечно, полковник Барановский и генерал Хиггинс могли бы надавить своим авторитетом на охрану, но в данном случае этот номер не проходил. Если Мыскин тесно связан с подполковником Барсуковым, то, скорее всего, он уже в курсе, кто так изящно надул его в «Интернационале».