На нашей ферме
Шрифт:
Он монотонно прочитал газету от первой до последней строчки, по два раза повторяя сообщения о грабежах и убийствах. А тучи, которые, как уверял Боб, надвигались на нас, тем временем принесли с собой настоящую бурю. Поднялся ветер. Гигантский эвкалипт позади нашего дома начал раскачиваться и зловеще трещать, издавая те странные всхлипывания и стоны, что в ненастную ночь наполняют ужасом сердца сельских ребятишек. Сквозь щели в досках сверкнула молния. Старый Боб поспешил добраться домой, пока не полил дождь, и словно провалился в чернильной темноте.
— Начинается! — сказал отец, закрывая за Бобом дверь.
Гроза
Подбежав к задней двери, отец припер ее плечом. Дейв стоял у передней двери. Сара сидела на кушетке, обнимая мать, и уговаривала ее не бояться. Ветер продолжал неистовствовать, казалось, у него была одна цель — снести наш дом. Один порыв за другим сотрясали стены. Дети кричали и плакали. Отец что-то громко говорил, но никто не мог разобрать ни одного снова. Вдруг послышался страшный треск. Мы сразу поняли — это рухнул эвкалипт. В конце концов не выдержала и крыша. Несколько раз ее края (а вместе с ними и наши шевелюры) вздымались и с грохотом падали на свое место. И вдруг ее снесло всю целиком, в одно мгновение, сорвало будто ленту, и мы остались, испуганные и растерянные, среди стен, без крова над головой. Внезапно ветер стих. Хлынул дождь. Всю ночь он нещадно поливал нас.
Наутро Джо сбегал к новой изгороди, принес отцовский топор и снова было припустился бежать, но вдруг вспомнил.
— Отец, — крикнул он, — там в овраге лежит старый Б-боб!
Отца Даже перекосило.
— Честное слово, лежит! Я бы его не заметил, да собака унюхала.
— Скорее покажи, где он!
Джо повел его к Бобу.
— О господи! — вскричал отец, не сводя глаз с тела, распростертого на, земле. — Бедняга Боб, бедный старина!
Джо поинтересовался, отчего же он умер, но отец только повторил: «Бедняга Боб!»
Дейв привел повозку, и мы отвезли останки Боба домой.
Отец так и не разобрался в причине смерти старого фермера. Вероятнее всего, его убила молния. Он обследовал его тело и после долгих размышлений заявил матери: старый Боб наверняка никогда уже больше не встанет.
Покойник в доме — событие немалое. Мы были очень горды, что могли первыми сообщить всем о смерти старого Боба. Похоронили мы его на его же ферме под эвкалиптом, где многие годы по ночам гнездилось семейство попугаев.
— Вот и компания для бедного Боба, не будет скучно лежать в могиле, — сокрушенно сказал отец.
Глава 14. Дэн вернулся домой
Как-то вечером после работы — были горячие дни молотьбы — мы сидели за столом. Отец лежал на кушетке и о чем-то размышлял. Вдруг он спросил Джо:
— Сколько это будет: семьсот бушелей [7] пшеницы по шесть шиллингов бушель?
В нашей семье Джо считался самым башковитым. Не без напускной важности он взял свою грифельную доску.
7
Бушель — мера сыпучих тел, равная 36,3 кг.
— Как ты сказал и семьсот мешков?
— Бушелей! Понимаешь,
— Семьсот буш-шелей пшеницы… Пшеницы, правильно?
— Ты что, оглох! Ну да, пшеницы!
— Так, значит, пшеницы… Почем, ты говоришь? По шесть шиллингов бушель.
— Шесть шиллингов бушель? Гм… Так мы не решали. Нам учительница показывала, как считать, если ну… в общем… за бушель.
— Ладно! Пусть будет шесть шиллингов за бушель.
— Значит, семьсот бушелей пшеницы по цене шесть шиллингов за бушель. А что ты хочешь узнать, отец?
— Сколько это будет всего, конечно.
— Как всего? В деньгах, что ли?
— В деньгах, черт возьми, в деньгах! — Отец уже повысил голос.
Некоторое время Джо напряженно думал, затем принялся писать цифры и вычислять. Он стирал, снова писал и снова стирал, а мы следили за ним, завидуя его учености. Наконец записал полученный результат.
— Ну, и сколько получилось всего? — спросил отец.
Джо откашлялся, мы затаили дыхание.
— Девять тысяч фунтов!
Дейв громко расхохотался. Отец презрительно произнес: «Тьфу» — и отвернулся к стенке. Джо снова уставился на грифельную доску.
— А, я немного ошибся! — воскликнул он. — Забыл разделить на двенадцать, перевести в фунты! — и сам рассмеялся.
Он снова принялся писать и стирать, писать и стирать и наконец громко и решительно произнес:
— Четыре тысячи, сотен нету, двадцать фунтов, четырнадцать шиллингов и еще…
— Ну и болван же ты! — буркнул отец и, вскочив с кушетки, пошел спать.
Мы все тоже отправились на боковую.
Только мы улеглись, как залаяла собака, и на дворе раздался топот копыт. Потом звякнула уздечка, глухо шлепнулось седло о землю, словно кто-то бросил камень, затем послышался удар и жалобный вой собаки. Мы лежали, прислушиваясь.
— Никак, все уже спят? — спросил кто-то у двери, и мы сразу поняли, что это вернулся Дэн.
Отец и Дейв вскочили с кровати в ночных рубашках и бросились открывать ему дверь. Мы, конечно, тоже все повскакивали встретить брата. На этот раз Дэн долго отсутствовал. Когда лампа наконец загорелась, мы принялись его разглядывать. Он сильно изменился, отрастил себе длинные бакенбарды и стал на несколько дюймов выше отца.
Отец был просто счастлив. Он развел огонь, вскипятил чаю и проговорил с Дэном чуть ли не до рассвета. Па рассказывал об урожае, о плотине, которую правительство обещало построить, с замечательной траве на выгоне, а Дэн — о необъятных, выжженных солнцем степях, об овцеводческих фермах в глубине страны и о парнях, с которыми он там повстречался. Когда он принялся рассказывать, как ему довелось стричь овец рядом с прославленными стригалями Проктором и Энди Персолом, как он обогнал всю артель на полбарана, у отца заблестели глаза, а Джо разинул рот от удивления.
Отец взирал на Дэна с нескрываемым восхищением.
Дэн сказал, что пробудет дома несколько дней, а потом снова отправится на запад. Отец уговаривал его остаться и работать вместе с нами на ферме, но Дэн только посмеивался и качал головой.
Каждое утро Дэн отправлялся вместе с отцом на пахоту. Весь день отец ходил за плугом, а Дэн весело шагал рядом по борозде и все рассказывал, рассказывал. Иной раз он и сам брался за плуг — тогда отец принимался чесать язык.
Отец просто полюбил общество Дэна.