На небо сразу не попасть (Нельзя сразу на небо)
Шрифт:
Все мои исписанные листки отдал пану Анджею. Это порядочный человек. Перед войной работал в университете. Сидит за то, что вынес из войского магазина, в котором работал, пакет с жиром, чаем и лекарствами. Пан Анджей получит маленький срок и выйдет на свободу. Обещал мне под словом чести, что мои листки вынесет из тюрьмы и отдаст на свободе моему учителю из школа им. Ленартовича [55] – пану Хрыстовскому.
Посколькуо на расстрел берут временами и на рассвете, то уже сейчас отдал листки пану Анджею, потому что потом, когда за мной прижут, случай может и не предоставиться. Кроме того, каждый раз, как что-то записываю, отдаю пану Анджею свежезаписанный листок. Сейчас у меня достаточно бумаги, смочь
27 июня
Люди, которые приходят с воли, рассказывают, что немцы посылают в газовые камеры многих итальянских солдат, котоыре не хотят драться на восточном фронте. Таких итальянцев разоружают и вывозят за город, в окрестности еврейского кладбища и Кортумовых гор. Тут происходят массовые казни. Евреи, заключённые, устанавливают сваи из дерева («ustawiaja stosy z drzewa»), обливают их нефтью, бензином или жидкой смолой. Над сваей находится доска, что-то вроде помоста. Когда итальянец входит на эту доску, эсэсовец или украинец стреляет ему в затылок и сталкивает вниз в огонь. На протяжении дня сваи укладываются по несколько раз. Под вечер весь пепел вывозится в неизвестном направлении.
Точно таким же образом убиваются заключённые-поляки из Львова и из близлежащих местностей.
============
Сноски:
——-
[54] 1-е апреля.
[55] Школа им.Ленартовича находилась тогда по адресу ул.Ветеранов, 2. Предположительно, сейчас в этом здании, но уже под номером 11, находится СШ №53.
Кроме того, мы на дорогу получили по полбуханки хлеба и куску мармелада. Из города привели большое подразделение полиции, котрое нас должно конвоировать на станцию, а потом в вагонах. Некоторых заключённых связали и ещё до того, как город проснулся, нас погнали пешком в сторону Главного вокзала. По дороге изредка встречались люди. Было очень рано. Мы проходили мимо знакомых улиц и домов. Возле костёла Св.Эльжбеты нас задержали на 5 минут.
На вокзале нас поместили в транспорт в зарезервированных вагонах. На каждого заключённого приходилось по одному полицейскому. В вагоне нам разрешили есть и курить, но запретили разговаривать между собой.
В Стрию за нами так внимательно следили на станции, что о побеге не могло быть и речи. Даже если кому-то было надо пойти в уборную, то с ним шло двое полицейских.
3 июля
Сразу после приезда поезда на станцию нас поставили в шеренгу и под усиленным конвоем отвели в тюрьму. В длинном коридоре состоялась наша первая перекличка. Комендант тюрьмы носит офицерский мундир гранановой полиции, но потом мы узнали, что это фольскдойч. С самого начала избил по лицу двух заключённых за то, что неровно встали в шеренгу. Потом огласил речь и предупредил нас, что умеет справляться с пацанами из Львова. Если будем строить из себя сильно твердошеих, сказал, то он нам сумеет их смягчить. Начальник просмотрел документы заключённых и пораспределял нас по камерам. Очень странно, что меня с приговором УС [57] определил в камеру, где находятся мои знакомые с маленькими приговорами – от шести месяцев до двух лет. Это может быть ошибкой, а может и чем-то ещё.
4 июля
Из окон нашей камеры видно тюремное здание на другой стороне внутреннего двора. Тот второй дом занят только евреями. Их привозят на протяжении всех суток из разных городков, сёл, а также тех, кого поймали в лесах. У евреев маленькая камера, и каждый день кто-то у них умирает от удушения, истощения, голода. Перед еврейским зданием стоит студня – ручная помпа. Когда евреи выходят за водой, некоторые стражники бьют их и подвергают насмешкам.
Комендант тюрьмы уже застрелил несколько евреев на тюремном дворе. Сегодня беременная еврейка
9 июля
Ночью нас разбудили, отсчитали 15 человек, которым приказали выйти в коридор. Потом нас посадили на машину и вывезли за город. Вместе со мной были те заключённые, у которых были маленькие сроки: год, максимум полтора – так что я не допускал, чтобы нас могли везти на расстрел. Раньше, чем мы приехали на место, успело уже рассвести. На холмах за Стриём, где нам приказали выйти из кузова, были выкопаны глубокие ямы, способные поместить целую сотню людей. На месте уже стояли шуповцы (Schutzpolizei), украинцы, и несколько эсэсовцев. Все были в касках, а за поясом у них были гранаты. Нам приказали сесть сбоку и дали одну пачку сигарет для целой нашей пятнашки. Немцы стали возле своих машин и громко между собой разговаривали.
Скоро начали приезжать крытые жандармские грузовики. Из машин выводили евреев. Кроме них, было несколько поляков – взрослых и молодёжи. Этим людям сказали раздеваться и складывать одежду в одном месте. Когда все уже были нагие, взрослых отделили от детей.
Раздетых установили по десять человек над ямой, а на другой стороне ямы располагалось подразделение из десяти немцев и по команде стреляли. Тех, кто не упал сразу, нам приказали столкнуть в яму. Многие из расстреляных были ещё живы, когда мы их бросали в могилу. Когда целый десяток лежал уже в яме, немцы сказали нам отодвинуться на 100 метров и издалека бросили по несколько гранат.
Все эсэсовцы – немцы и голландцы – были наподпитие. Только их командир был трезвый. Время от времени какой-то голландец пинал кого-то из нас, и это должно было означать, что мы не особо быстро сталкиваем тела в могилу. Детей расстреливали отдельно. Одни дети громко кричали, другие изумлённо ожидали залпа. В последней группе подлежащих расстрелу было уже только восемь детей. Этих расстреливали семеро эсэсовцев-голландцев и один украинец-полицейский, который непонятно, откуда тут взялся.
Когда после залпа дети попадали, мой знакомй по камере – Роман – сказал мне тихонько, чтоб ни один эсэсовец не слышал: «Падают, совсем как подкошенные тюльпаны» [58].
У меня в голове шумело от криков, залпов и запаха крови, перемешанного с запахом стрелкового пороха. Я не особо был в курсе, что это за тюльпаны такие. Роман мне объяснил, что это такие голландские цветы.
Немцы загрузили в кузов одежду расстрелянных, сказали нам садиться и завезли обратно в тюрьму. От украинского полицейского мы узнали, что группка поляков, подвергнутых сегодняшней экзекуции, была казнена за укрывание евреев.
13 июля
Сегодня из нас выбрали несколько человек и под сильным конвоем украинской полиции провели 7 километров по шоссе в сельскохозяйственное имение СС в селе Угерско [59]. Когда мы уже пришли, нам сказали, что мы будет работать в поле и что будем получать лучшее, чем в тюрьме, питание. Гауптштурмфюрер СС [60], который является директором имения, предостерёг нас насчёт попытки бегства. Сказал, что не верит, чтобы кому-то нечно такое вообще могло удаться, но в случае поимки беглецу грозит смерть.
Угерско раньше принадлежало князьям Любомирским. В имении, кроме застроек, складов, конюшни и коровника, находится большая винокурня, в которой гонят спирт для немецкой армии. Шефом имения является гауптштурмфюрер СС, хромающий на одну ногу нервный толстяк, бьющий всех по любому поводу. Если выходит из себя, то лупит в одинаковой степени как заключённых, так и украинцев, живущих в селе. Кроме него в имении есть несколько голландских эсэсовцев и один подофицер СС – немец. Все они творят в округе, что хотят. Свободно могут убить человека, независимо от его национальности и положения.