На одинокой дороге
Шрифт:
Ещё через час он начал мерзнуть. Несмотря на новую толстую куртку, в которую он тщательно укутался, было холодно. Ветер нещадно бил в лицо, а прятаться в глубине бочки Курти побаивался. Вдруг да пропустит, что-нибудь? Да еще в свою первую вахту. Он стал тереть лицо ладонями, чтобы согреться, но получилось только хуже. Мозолистые ладони расцарапали лицо и холодный ветер больно лупил по, и без того битой, физиономии.
Время тянулось бесконечно и Курти удивился, когда услышал третью склянку. Он был уверен, что его вахта подходит к концу, а что он не слышал звуков колокола,
Курти уперся покрепче спиной в мачту, ногами в стенку бочки, обнялся спрятанными в рукава руками и упрямо уставился в ночь. Выдержит.
В этот момент, корабль качнулся вправо, мачта, как подрубленная ухнула вниз. Курти свалился на стенку бочки, судорожно уцепился в ее края, с правой стороны его обдало крупными брызгами, воронье гнездо кинулось вниз в море, чуть не нырнув в воду. Курти ясно разглядел в паре футов от себя, невидимую прежде в темноте, белесую окантовку пенящихся волн. Затем корабль неспешно выпрямился, выровняв мачту до прежнего положения. Вцепившийся в края гнезда Курти, поправил скосившуюся шляпу и ошеломленно заморгал. За пару секунд он мгновенно промок. Вспомнилось, что Лукас говорил про прежнюю «обезьяну», — в море его смыло из гнезда. Теперь понятно, как.
С накатившим страхом пришел новый — о чем там, говорил боцман? «Самый страх в море», «поглядывай», «если что — ори во все горло»? Если что — это что?! Кроме все тех же яростно болтающихся на ветру фонарей по краям корабля, ничего не видно. Он посмотрел вниз — интересно — там внизу, на этот наклон никто не отреагировал? Может смыло кого? Так буйно наклонился корабль! Внизу ничего не было видно и у Курти на мгновенье промелькнула жутковатая мысль — может их всех там смыло? И он теперь один на корабле? В этот момент внизу отбили четвертую склянку и Курти слегка успокоился. Вахтенный хотя бы на месте.
Чтобы удержатся, в случае нового наклона, Курти держался за края бочки. В таком раскорячившемся положении он провел полчаса, когда слева его внимание привлекло какое-то движение.
Сначала это было небольшое движущееся пятнышко света в море. Курти вгляделся, когда пятнышко, одним движением вдруг расширилось, будто разверзлась яма в воде. Пред глазами изумленного Курти появился, казалось, город в море. Только перевернутый. Виделось, что дома, прикреплены к внутренней стороне огромной светящейся воронки. Узкие улицы между домами, заполненные движениями суматошно несущегося ало-фиолетового пламени. Пятно света постояло в воде, после чего быстрым, почти неуловимым движением кинулось далеко в море. Вместе с домами, огнем.
Курти с открытым ртом наблюдал это, потом помотал головой, неуверенный, что ему это не привиделось. Да нет. Слишком уж детальной была галлюцинация, да и не могло ему привидеться то, чего он никогда не видел… наверное… Он долго вглядывался в ту сторону, пытаясь понять, — а что он, собственно, видел?
К концу вахты Курти был совершенно замерзший, от холодного ветра слезились глаза и когда раздался звук восьмой склянки, он, хватаясь деревянными руками за стеньги
— Видел что? — спросил матрос.
Курти собирался ему сказать про невиданное пятно света, со своей жизнью внутри и даже уже открыл рот. Потом замотал головой:
— Нет, ничего.
Ему не поверит никто, а начинать службу на корабле со статуса враля не хотелось. Он повернулся, чтобы уйти. Сменщик, душераздирающе зевнув содрал с его головы шляпу, чья широкая медная пряжка на высокой тулье покрылась инеем, напялил на себя и поправив вокруг шеи широкий шерстяной шарф полез верх.
Интересно — шарф у него. Он всем вахтенным полагается?
— Тюфяк у полубака слева твой. Иди, спи, уже нагретый — сверху подал голос сменщик.
Заразил он его зевотой. Курти прикрывая рот ладонью, пошел в указанном направлении. Усталый, замерзший, но вот странно — спать не хотелось. Был слишком возбужден. Много впечатлений сразу — и «воронье гнездо», и качка, и яркое видение, которому не было никакого объяснения. Вспомнилось про запасенный сухарь, но грызть его сейчас, здесь — холодный, замерзший не хотелось. Да и сосущего голода уже не было. Завтра съест. Утром. В трюме, перед тем как воду откачивать.
Он проходил мимо открытого люка в трюм, когда отчетливо услышал хруст. Как будто кто-то хворост ломал об колено. Курти остановился, удивленно поглядывая в развернутую пасть темного отверстия в палубе.
Хруст послышался снова. Он шел с самого низа — ловердека. Приглушенный, но различимый. Вокруг была полная темень, но для привычного Курти это трудностью не было. Это не вверху, на самой мачте сидеть, где действительно ничего не разглядеть. Здесь внизу, когда под ногами палуба и предметы на расстоянии руки, все видно.
Курти постоял с мгновение и хотел уже идти дальше искать свободный тюфяк на полубаке, как «Канарини» снова наклонилась и Курти опрокинуло в люк. Не сильно, не больно, он уже привычно успел схватится руками за края люка и удержался на ногах. Ветер здесь не шумел и Курти опять услышал хруст. Курти уже был внутри и его разобрало любопытство — вот что там может хрустеть? Впечатлений за день и за начало ночи и без того было множество, и ему, как будто, хотелось продолжения чего-то неведомого.
Он спустился по заледенелому скользкому трапу, миновал среднюю палубу и оказался в трюме. Морозный морской воздух остался наверху, в нос ударила смесь запахов выделанных кож и смолянистых бревен, которые, надо полагать, были закуплены в Елове. Оттуда ничего, кроме этого, не везли. Еще меха, но они не пахли.
Курти сделал несколько шагов по темной галерее трюма и увидел свет. Неровный, прыгающий, как будто от костра. Неужели ночью в трюме разжигают огонь? Рядом с крюйт-камерой?!!
Любопытство толкнуло вперед, он прошел водный трюм и зашел за кубрик, где хранились, крупа, соль, сухари, солонина, горох. Кладовая представляла собой огороженную от борта переборку с решетчатой дверью. Толстые широкие доски в крупную клеть. На двери кубрика два огромных замка.