На одном дыхании!
Шрифт:
– Да, Марк.
– Здорово, – повторил Волошин.
– Он пробыл в Иркутске всего два дня, позвонил мне оттуда, а потом уехал на Заворотный.
– Куда он уехал?!
– Так называется место на Байкале. Мыс Заворотный. До него на корабле идти дня два. Добраться можно только по воде, а зимой по льду, но тогда лед еще не встал. Там лесником дядя Володя, брат его отца. Отец давно погиб, он геологом был, их всех сель накрыл, а дядя жив-здоров, живет на Заворотном. Вокруг только горы и Байкал. До ближайшего жилья километров двести в одну сторону и в другую… столько же. Мобильная связь там, конечно,
– И все это время он… думает на Заворотном?!
– Да, – отрезала Глафира. – А я думаю здесь. И много чего надумала.
– Подождите, – вдруг тоненьким голоском попросила Варя, – подождите, пожалуйста! То есть Разлогов жив?! Он на самом деле не умер?
– Нет. Не умер. Он на самом деле жив.
Варя обвела всех глазами.
– Но это значит, что все… хорошо, да?! Господи, как я переживала, когда он умер! То есть когда я думала, что умер! Я думала, что…
– Варя, – перебил Волошин угрожающе, – прекратите.
Но она уже всхлипывала, слезы потекли по щекам, попадали на очки, и она сняла их сердитым, решительным движением.
– Вы не понимаете, – говорила она и вытирала мокрые щеки, – вы не понимаете, Марк! Я так любила вас… обоих, и так гордилась вами, и мне так хотелось быть вам полезной, и чтобы у вас все получалось в этой вашей невозможной работе, и когда Разлогов умер, то есть он не умер… Господи, как хорошо, что он не умер!..
Глафира вытащила из коробки, стоявшей на стойке, бумажные салфетки и сунула Варе. Та прижала их все к лицу. Плечи у нее вздрагивали.
– А документы на землю куда делись? – Это Волошин спросил.
– А никуда они не девались. Разлогов забрал их с собой. Он сказал, что они вполне могут быть мотивом. Он не понимал, из-за чего его хотят убить! А тебе они зачем понадобились, Марк? Зачем ты кинулся их искать?
– Да затем, что они пропали! – злобно сказал Волошин. – В сейфе на работе их не оказалось, а они всегда там были. Тогда я решил, что Разлогов вполне мог забрать их домой, сюда. Я должен был посмотреть их до того, как начнется вся эта канитель с наследством. Я же не знал, что вы с ним… что ты никогда не была его законной женой! Я хотел показать их какому-нибудь юристу, вроде Астахова, который понимает немножко больше, чем наш Дремов! – Он помолчал и добавил ожесточенно: – Я не хотел, чтобы ты получила эти миллионы. Ей-богу, не хотел. Мне казалось, что это несправедливо. Ты его обманывала, у тебя все время был этот… Прохоров, и я был уверен, что Разлогов умер из-за тебя. А он из-за тебя остался жив, оказывается.
– Так не говорят, – машинально поправила Глафира. – Он мог умереть из-за меня. А жив он остался благодаря мне.
Дэн Столетов тихонько улыбнулся. Филфак – это правда хорошее образование!..
– То есть ты хотел, чтобы грамотный адвокат объяснил тебе, что нужно сделать, чтобы я ничего не получила, да?
– Да. Может, есть какие-то лазейки в законе!.. Ты бы осталась с носом, а там судись сколько хочешь!.. – Он вздохнул. Сердце успокаивалось понемногу, и он стал оживать, как оттаивать. – Да, в общем, дальше уже наплевать, отсудишь
Глафира кивнула.
Варя все плакала. По одной вытаскивала из коробки салфетки, утирала глаза, комкала и складывала на стойку. Перед ней теперь лежала дюжина маленьких бумажных снежков.
– После того как Дашка ушла, я просто не мог…
– Не надо мне ничего объяснять, – перебила Глафира. – Я все понимаю.
Как хорошо, вдруг подумал Волошин. Как хорошо, когда ничего не надо объяснять! Когда можно сидеть перед камином, слушать собственное успокаивающееся сердце, чувствовать, как уходит страх, животный, отвратительный, неконтролируемый – вот сейчас, сию секунду все и кончится, придет смерть, и больше никогда и ничего не будет! Когда можно… отпустить всю боль и ненависть последнего времени, проводить их глазами и пожить какое-то время без боли и ненависти. Когда можно говорить даже самые трудные слова и вдруг вспоминать самое важное – Разлогов жив! – и улыбаться глупой улыбкой.
– Да и вообще я не понимал, куда они могли деться, эти документы! О них никто не знал, кроме меня и Володи, но он умер! Значит, я должен был их найти. И никак не мог.
Какое-то время все молчали, даже Варя перестала всхлипывать. Трещали в камине дрова, и ветер ломился в окна так, что дрожали подвески на люстре. Откуда он взялся, этот ветер, когда весь день был тихонький, серенький, не предвещавший никаких штормов?.. Не иначе прилетел с мыса Заворотного!..
– Кто хочет картошки? – громко спросила Глафира и поднялась с дивана.
– Нет там никакой картошки, – сказал Дэн. – Я ее съел.
– Всю?!
Дэн кивнул.
– Молодец. Можно еще нажарить. Кто хочет?
– Давайте я нажарю, – предложила Варя. – Где картошка, Глафира Сергеевна? И… я не поняла. Кто тогда мог звонить мне? Ну ночью! Когда сказали, что Разлогов не просто умер, а его убили?
– Слушайте, а ведь Андрею Ильичу, ну в смысле Прохорову, тоже звонили. Он громкую связь в кабинете включил, и я все слышал. Мужской голос произнес, что это Прохоров убил Разлогова!
Глафира пожала плечами.
– Я думаю, что это сам Разлогов и звонил. Он… мучился очень, понимаете? Он думал, что подозревать можно кого угодно. И вас, Варя, и Марка, и Марину!.. Вполне возможно, что он хотел таким странным образом вывести убийцу на чистую воду. Спровоцировать, или как это называется в детективах? Ну, вывести из равновесия и заставить совершать необдуманные поступки! А Прохорову, я думаю, он позвонил, чтобы заставить его нервничать. Он же знал, что у меня с ним роман…
– Как он мог звонить, если там, на этом мысе Поворотном…
– На Заворотном, – поправила Глафира.
– Там же нет связи, вы сами сказали, Глафира Сергеевна!
– У всех, живущих в таких местах, обязательно есть спутниковые телефоны, на случай непредвиденных ситуаций. И у дяди Володи есть! Только это такой… односторонний вид связи, оттуда можно звонить, а туда никак. Разлогов, находясь там, выяснить ничего не мог, естественно, а как-то действовать ему хотелось! Вот он и стал звонить.