На оперативном обслуживании в Костроме
Шрифт:
— Кто-то же послал вас к ней, Павел Ильич... Вас видели! Что ж мне этого человека сюда привезти?
Наконец Пирожковский не выдержал, шутливо поднял вверх руки.
— Не знаю я ни Варнавина, ни ее! На вокзале уборщица порекомендовала. А куда? В гостинице мест нет, в комнате отдыха тоже... Не в зале же ночевать...
— А дальше?
— Две женщины. Дочь и мать. Они в одной комнате, я в другой.
— А часы?
— Ничего. Понравились мне. Спрашиваю: «Можете продать?» — «Пожалуйста»...— Он даже не старался,
Андрей Николаевич подождал, поглядел на Шатрова, на Войта. Первый раз внимательно взглянул на меня. Я увидел маленькие живые зрачки, смотревшие, как мне показалось, иронически.
— Едем! — Уже поднимаясь, он добавил: — Нет. Войт останется, все запишет. Поедет новенький. Понял, Войт? Потом выдернешь на допрос Валета...
Мы спустились в дежурку. У стола стояла девушка лет семнадцати с вишнево-красным пятном на щеке — следом ожога или еще чего-то. Пятно было крупное, но не уродовало лица.
— Невеста,— сказал дежурный.— Приехала якобы с женихом на теплоходе. Он ей вчера сказал: «Жди на набережной. Я за тобой приду...» Она и ждет. И ни паспорта, ни денег.
Девушка отвернулась, провела рукой по глазам.
— В вендиспансер ее надо,— куриным голосом сказала стоявшая здесь же женщина-лейтенант, инспектор детской комнаты.— На проверку. Иначе приемник не возьмет. А без машины я ее в диспансер не повезу.
— Без справки не возьмут,— согласился дежурный.
— Откуда ты? — спросил Шатров у невесты. Старший опер держал руки глубоко в карманах брюк, отчего казался еще шпанистее и сутулее.
Она назвала пристань на Волге.
— Прописана? Проверяли?
— Да.
— Вещи есть?
— Вот...
В стареньком саквояже лежало приданое: несколько недорогих чистых платьев, ярко-синие дешевые босоножки, мешочек с семечками, аккуратно сложенные розовые дамские штанишки.
— Закрывай! Мы сейчас едем по набережной,— Шатров решил самостоятельно, и никто не попытался ему возразить.— Попросим начальника пристани: пусть посадит на теплоход. А ты, Будкевич,— он обернулся к женщине-лейтенанту,— умолкни со своим вендиспансером...
— Едем,— сказал Андрей Николаевич.
Я снова увидел улицы, по которым еще несколько часов назад мы со Смердовым пробегали в полном одиночестве. Сейчас тут толпились люди. Под колоннадой Красных рядов валила толпа — покупатели переходили из магазина в магазин. У ворот парка торговали мороженым.
Пока Шатров и Андрей Николаевич договаривались с начальником пристани, я ждал их на набережной, на месте, где утром проводилось задержание спекулянтов и перекупщиков.
«Надо выбрать момент и позвонить Мустафину,— подумал я.— «Зайдите или позвоните»,— сказал он...— Ведь не в гости меня звал. Это приказ!»
Я ни с кем не советовался, как поступить, и ни разу никого не спросил об утреннем задержании преступников. Никто из моих
Андрей Николаевич и Шатров уже возвращались, невесты с ними не было.
Усольцева и ее мать жили в одной из половин одноэтажного деревянного дома в глубине двора. Эта часть дома вместе с палисадником была отгорожена старым, повалившимся кое-где штакетником. При нашем приближении в палисаднике залаяла собака.
Андрей Николаевич вошел первым. Он оказался неловок — у калитки задел бревно, положенное снизу, чтобы преградить дорогу курам.
Усольцева — невысокая, с дерзким красивым лицом — старалась держаться спокойно, но щеки ее пылали. Чувствовалось, она вот-вот сорвется. Мать, степенная старуха в длинном платье, больше молчала. Кроме обеих женщин здесь уже находился участковый — пожилой высокий старший лейтенант.
— Понятые есть? — спросил его Андрей Николаевич.
— Во второй половине. Сейчас идут..,
Усольцева не выдержала:
— Искать-то чего? — заговорила она.— Что вы жить-то не даете? Ну была в заключении... Дайте же человеку забыться! Не напоминайте каждую минуту! — За неуклюжими словами прослеживалась логика.
— Надо, Тань...— как-то неубедительно, то и дело отводя глаза, объяснил наш старший.— Надо посмотреть. Вот... Есть сигналы.
— Плевать я на них хотела!
— Часы, понимаешь, продала... Швейцарские... Откуда они у тебя?
— Купила! Мне предложили по дешевке — я взяла...— Она отвечала с бесстрашием, хотя впереди ей снова маячила новая ходка — срок.
— У кого?
— Откуда я знаю!
— Надо сказать... Что за человек? Наш, костромской, или залетный? — Андрей Николаевич вел ту же игру.
— Откуда я знаю? Не знала и знать не хочу. Она была похожа на яростного красивого зверька — из тех, у кого на клетке пишут: «Не подходить! Не кормить из рук! Опасно для жизни!»
— ...Предложили — я взяла! А откуда они — с кражи или муж от бабы унес,— мне ни к чему.
— Но продавец-то тебя знает?
— Меня пол-Костромы знает!
У нее отстегнулся чулок, не отворачиваясь, она подняла подол, ловко поправила отстегнувшуюся пряжку.
С понятыми мы прошли в дом. Шатров зачитал постановление о производстве обыска, дал подписать. Усольцева отказалась, за нее подписала мать. Она медленно, с трудом выводила каждую букву.
После этого Шатров как-то уверенно прошел через комнату к старому комоду, выдвинул первый ящик.
— Составишь протокол,— Андрей Николаевич взглянул на меня.— Приходилось?
— Сумею.
— Мы будем показывать, что изымать.
Больше ничего от меня пока не требовалось, поскольку я не знал ни описания похищенных на кражах вещей, ни вообще преступлений, оставшихся нераскрытыми.