На орбите судьбы
Шрифт:
–Римма, я не лезу в вашу личную жизнь, и никогда не буду этого делать, – небесно-голубые глаза Айка смотрели на меня почти в упор, и меня это непостижимым образом смущало, – я понимаю, что у вас и без меня проблем хватает, но, пожалуйста, давайте решим, как нам связываться. Свой номер вы не даете, мне не звоните, Юлька вообще не в теме… Я бы все равно вас нашел, не знаю как, но нашел бы! У вас муж, наверное, ревнивый, или парень – зверь, поэтому вы боитесь? Мазафака! Вы из-за этого урода так плакали?
ГЛАВА XXI
Крайне потрясенный внезапно осенившими его выводами
–Айк! – обреченно выдохнула я и, придав своему давно охрипшему от беспрестанного курения голосу, проникновенные интонации, печально сообщила, – по большому счету ты все правильно понял. У меня очень непростые взаимоотношения с мужем, он пытается контролировать каждый мой шаг и жутко ревнует ко всем фонарным столбам. Если бы он нашел у меня твой номер телефона, знаешь, как бы мне потом досталось! Мне не хотелось посвящать тебя в подробности, но раз уж ты сам обо всем догадался…
Парень опустил глаза и несколько минут не поднимал на меня взгляда. Черт побери, он ведь эту хрень, можно сказать, только что сам и сочинил, а я просто немного развила его собственную мысль! А что мне еще делать? Одна ложь автоматически порождает другую, и кто виноват, что Айк неосознанно подкинул мне идею, сравнимую по ценности со спасательном кругом для не умеющего плавать купальщика?
–Хотите, я с ним поговорю? – Айк рывком поднялся на ноги и решительно расправил плечи, – это я вас подставил, пусть с меня и спрашивает! Не знаю, что он с вами сделал, но я больше никогда не допущу, чтобы вы так плакали!
В темном полумраке ночного сквера я почти не различала выражения его лица: лишь лихорадочно поблескивающие глаза и напряженные мышцы под футболкой. Высокий, подтянутый, с рельефно развитой мускулатурой, Айк казался старше и внушительней, и сейчас я без труда поверила в то, что несмотря на юный возраст и периодическую склонность к идеализму, он способен надежно защитить меня от всего мира в целом. Впрочем, я нуждалась в защите исключительно от себя самой, однако, и в этой неравной борьбе Айк неизменно принимал мою сторону.
–Не надо ни с кем разговаривать, так ты сделаешь мне только хуже! – я встала рядом с парнем и снизу вверх заглянула в его небесно-голубые глаза, – мои проблемы не должны отражаться на тебе. Просто войди в мое положение и не требуй от меня невозможного! И еще неизвестно, кто из нас кого подставил – разве после того, как я в МПУ заявилась, у тебя с твоей Юлькой разговор не состоялся?
Айк развязал бандану, взъерошил рукой короткий ежик обесцвеченных волос и, нещадно комкая в ладони яркую ткань, неохотно
–Да у меня, мазафака, эти разговоры в день по десять раз! Однажды достала она меня, почему то, почему это, и я уже всё, хотел правду рассказать про Нибиру, про контакт с нефилимами, а в последний момент представил, как она пальцем у виска крутит и как-то дерьмово так сразу стало… Короче, повел ее тогда в «Рубенс», потом в кино, будто я перед ней строго в косяках! А сегодня вообще от нее еле слинял. Наш класс в «Рубенсе» тусует, я сначала думал вообще не идти, а потом сообразил, что проще оттуда смыться, чем из дома.
Я подожгла сигарету и без всякого удовольствия закурила. Что я здесь делаю? Что ты здесь делаешь, Айк? Зачем мы самозабвенно рушим свое будущее ради сомнительного настоящего? До нашей встречи у нас было главное – стабильность, а теперь мы оба живем даже не одним днем, а одной ночью. Я смирилась со своим уделом, я полюбила оранжевый жилет, я прижилась на кухне в теткиной малосемейке и я была пусть примитивно, но все-таки счастлива. Меня не задевали оскорбительные намеки на мое прошлое, меня не мучали сомнения, я просто плыла по течению, и мне нравилось чувствовать себя частичкой общества. Я научилась стоически претерпевать бытовые неурядицы и демонстративно игнорировать людскую молву, а теперь вдруг начала стыдиться своей работы, своей бедной, но честной жизни – всего того, что я еще недавно ставила себе в заслугу и чем безумно гордилась. У меня осталось единственное основание для гордости, но для кого, кроме самой, оно, в сущности, имеет значение?
Не могу с уверенностью утверждать, что сейчас мы с Айком думали практически об одном и том же, но молчали мы на удивление в унисон. Просто стояли друг напротив друга и не находили нужных слов.
–Знаете, как я тогда в «Рубенсе» ситуацию развел? – не силах больше выносить эту удушающую тишину, парень выдавил из себя робкую улыбку, – сказал, что вы астрофизик из столицы, и я с вами по интернету познакомился.
–Неужели кто-то в этот бред поверил? – хмыкнула я, – мне в школе по физике еле-еле четверку натянули! А уж астрономия мне вообще мимо прошла…
–Да ладно, я до первого контакта тоже думал, что я по жизни чистый гуманитарий, – Айк устало опустился на скамейку, – а сейчас у меня даже домашняя обсерватория есть, с цифровым телескопом, с куполом и со всеми делами! Там можно посмотреть Нибиру совсем близко! Мазафака, Римма, а ведь, если сделать реальное увеличение, корабли нефилимов должны быть уже видны! Нужно попробовать, пока не рассвело!
Разлившаяся по лицу парня радость открытия вдруг резко сменилась злым разочарованием. Он снова встал, небрежно повязал бандану и с кривой усмешкой произнес:
–Ну все, Римма, пора по домам. У вас впереди разборки с вашим конченым уродом мужем, а у меня продолжение скандала с предками. Вас на Вознесенский?
–Нет! – мой отчаянный возглас прозвучал настолько громко и пронзительно, что опешивший от неожиданности Айк судорожно завертел головой по сторонам в поисках выглядывающего из кустов ревнивца с топором наперевес. Что касается меня, то перспектива на бис повторить пеший вояж через весь город пугала меня гораздо сильнее любых семейных драм,– не надо на Вознесенский, довези меня до перекрестка Хазарова – Симоновича.