На осколках прошлого
Шрифт:
— В гости к отцу заехала. Соскучилась по родной душе, — саркастично сказала я, вспоминая этого монстра. Мне еще столько времени гулять…
— Ясно. Эй, Майклс, отжимайся, не халтурь! Меньше есть надо, больше двигаться. Давай! Я слежу за тобой, — проорал Бетч какому-то полному мальчишке и вернулся ко мне.
— Скажи, Бетч, это же не предел мечтаний?
— Что именно?
— Наши с тобой жизни. То, чего мы достигли после школы. Это просто смешно.
— У меня все нормально. Живу холостяком, банка пива есть - и ладно. Еще каналы все показывают… Жизнь удалась. А ты чем занимаешься? Рисуешь, наверное?
Да,
— Нет, не сложилось…
— Жаль. Мы все были уверены в тебе, Ники. Ты всегда с таким упоением рисовала, даже на два месяца летала в Париж, брала крутые уроки у крутого художника…
— Да… Знаешь, я пойду. Забыла, что дел куча, и, вообще…
— Я тебя чем-то обидел?
— Нет, Бетч, все — супер. Мне, правда, пора.
Он разбередил старые раны. А мне нужно было отвлечься. Срочно. Я уже собиралась уйти с площадки, когда Бетч меня окрикнул.
— Ник, если что, запомни мой адрес: Мэй роуд, дом первый, у дороги. Заходи, если будет желание.
— Конечно. Пока!
Я ушла так быстро, как будто спасалась бегством. От чего или, вернее, кого я опять убегала? Бетч напомнил мне об ужасе последнего года обучения. Все навалилось разом! Чертов снежный ком, который будет расти до тех пор, пока тебя не раздавит. И я была близка к тому, чтобы превратиться в лепешку. Нужно было как-то справиться с эмоциями, и я выбрала кардинальный способ: направилась туда, где меня точно накроет с головой, и в то же время принесет облегчение. На кладбище, к маме. Но сначала я заглянула в прилегающий к школе парк.
Как же я любила этот парк! Особенно, сейчас. Начало ноября… Природа застыла в немом ожидании зимы, растительность потеряла свои краски, и замолкли птицы. Окружающая обстановка соответствовала моему душевному состоянию. Мои птицы тоже молчат. Давным-давно, лишенные крыльев, они с дикими воплями попадали с неба на землю. И долго умирали в страшной агонии, крича о том, как сильно хотели жить… Краски поблекли, цветовая гамма сузилась до черного и серого. Столько лет я делила свою боль с этими деревьями и кустами, столько лет умывалась слезами, сидя на этих скамейках. И вот, всё вернулось на круги своя.
Так больно, что сердце рвет на части. Нет, мне не нужна отцовская любовь. Уже давно не нужна. Но почему он считает, что плохо только ему одному? Я лишилась матери, так и не почувствовав её любви. Я лишилась отца, так и не обретя его. Я одна во всём мире, и мой родной отец ненавидит меня. Но плохо ему одному, черт возьми!
Я разрушила его карьеру. Доминик Кросс был видным политиком, старшим сенатором в конгрессе более шести лет. Его избирали дважды. А потом взяли и отправили в отставку. Просто так. Не могло этого быть. Должна была быть серьёзная причина. Но мне уже её не узнать. Я была той самой страшной обузой, которая мешала ему возобновить карьеру. Но как я могла ею быть? Я была так мала, когда его отстранили от дел. Позже жизнь вошла в свое русло. Дома я старалась не появляться, задерживалась в школе так долго, как только могла, бродила по улицам, сидела по полдня в этом парке. В общем, ему я точно не могла помешать. Не думаю, что он даже помнит, как я выглядела лет в тринадцать. Улицы — мой дом. Совершенно справедливое высказывание.
Пнув банку из-под колы, я села на скамейку и погрузилась
Ну, все, хватит нытья! Я вытерла выступившие слезинки и встала. Побродила по парку, вспомнила все, что можно было, и что — нельзя... Пора и маму навестить.
—Здравствуй, мама, — поздоровалась я, нежно проводя рукой по памятнику.
Этот мрамор был моим лучшим другом и все понимающим слушателем на протяжении долгих лет. Только, из года в год бездушный камень молчит.
— Я люблю тебя, мама. И очень скучаю, хоть никогда и не видела тебя. Ты всегда со мной, ты в моём сердце. Мне так одиноко, так больно, так плохо. —Слёзы-предатели уже катились по щекам. — Прости меня, мама. Прости! Зачем же ты родила меня? Скажи, зачем? Если сама ушла, а меня оставила здесь, одну, и я никому не нужна, — голос мой сорвался. Крик души вырвался наружу. Та боль, которую я все эти годы мужественно хранила в душе, извергалась из меня потоком слёз. —Я люблю тебя, мама. Прости. Прости!
Наверное, часа два я пролежала возле её могилы. Воспоминания терзали мое, и без того несчастное, сломанное сердце. Ржавыми гвоздями по уставшим струнам царапали свою песню.
…Мне девять лет, и я пришла из школы.
«— Папа, папа, привет! Я сегодня получила «пять» за итоговую контрольную по математике. Ты рад за меня?
— Очень. Отвали от меня, маленькая гадина. Ты такая умная только потому, что я оплачиваю твою грёбаную школу.
— Но, папа, я же написала эту контрольную сама!
Удар. Удар. Удар.
— Плевать я хотел на твою контрольную, и на тебя! Сколько раз я говорил тебе не лезть ко мне, когда я работаю с бумагами? Скройся, чтобы я тебя не видел!»
Теперь я понимаю, что работа была важнее меня. Да что там, всё было важнее меня. А была ли я вообще?
Мне пятнадцать лет.
«— Пап, я дома.
— Пошла вон, и побыстрей, не возвращайся до вечера. Я жду гостей.
— Но, пап, мне нужно готовиться к завтрашнему опросу!
Схватил меня за волосы и трясет.
— Не смей мне перечить! Пошла вон, я сказал!»
И я ушла. Вернулась только под утро, надеясь, что он спит. И он спал, а рядом лежала голая и очень неприятная на вид женщина. Шлюха. После этого раза я всё чаще возвращалась домой под утро.
Что такое? Землетрясение? Я разлепила глаза, и все вокруг поплыло. Это не землетрясение, это я сотрясалась от рыданий. Возвращение в прошлое всегда было крайне болезненно для меня. Прошлое никогда не отпускает. Оно только создает видимость, что ушло, прячется в чертогах сознания и подгадывает самый удачный момент, чтобы появиться вновь. Чтобы выпотрошить тебя всего, не оставив ничего. Только БОЛЬ. Я зажмурилась, сжимая руки в кулаки. Надо быть сильной! Какой ты была всегда, Кросс!