На острие клинка

Кашнер Эллен

— Эй! — крикнул он. Вопль тут же отозвался дикой головной болью, заставив немедленно пожалеть о столь опрометчивом поступке. Ну да ничего, если этот крик хоть как-то досадил похитителям, значит, он того стоил. — Эй! Остановитесь немедленно!

Вместо ответа кто-то в ярости загрохотал кулаком по крыше экипажа, отчего молодой лорд почувствовал себя горошиной, оказавшейся внутри барабана. Майклу вспомнилось, что после возвращения с урока он собирался поужинать…

Годвин попытался избавиться от потока мыслей, нахлынувшего на него, словно наводнение, но это было выше его сил. Сначала свело живот, да так, что Майклу показалось, что его вот-вот вырвет, потом боль поднялась выше, сковав дыхание, узлом перевив мышцы

шеи, исказив лицо в гримасе… Нет, Горн не увидит его плачущим. Сдержать слезы — это самое меньшее, на что он сейчас способен. Похитители его разоружили, однако есть много способов лишить человека жизни. Он учился борьбе и усвоил несколько действенных приемов. Плевать на то, что говорил Сент-Вир, мечник понятия не имел, сколь быстро Майклу придется встретиться лицом к лицу с врагом. А может, Сент-Вир, наоборот, все знал заранее? Наглость и бесстыдство Горна поражали: должно быть, он специально приберег карету на тот случай, если Сент-Виру не удастся справиться с заданием. Не исключено, что Горн собирался переспать с Майклом, прежде чем подослать еще одного мечника с очередным вызовом… В лабиринте боли и чувств, которых Майкл никогда прежде не испытывал, возникали дикие, безумные видения, а мука, скорбь и ярость, сплетаясь друг с другом, чудесным образом успокаивали молодого лорда, ввергая в состояние транса. Из него Майкла вырвал лишь скрип открывающихся ворот. Только тогда молодой лорд заметил, что карета остановилась.

Когда копыта застучали по мощенному камнем двору, молодой лорд уже был настороже. Его грудь часто вздымалась, а чувства обострились как никогда. Боль не исчезла, но вместе с ней тело налилось силой, готовое к четким действиям. Что ж, когда откроют дверцу, он будет наготове.

Однако карету открывать не спешили. Насколько Майкл понял, она остановилась перед главным входом особняка. Он услышал, как похитители спрыгивают на землю, а затем — приглушенный голос, отдающий приказания. Потом наступила тишина. Они что, решили оставить его в экипаже на всю ночь?

Когда дверца, наконец, распахнулась, внутрь хлынул свет столь яркий, что Майкл невольно заморгал тут же увлажнившимися глазами.

— Господи Боже, — раздался из ослепительного сияния женский голос. — Неужели нельзя было обойтись без таких суровых мер?

— Видите ли, миледи, он пытался меня убить.

— Одно и то же… Грейсон, развяжи, пожалуйста, ему ноги.

— Майкл даже не посмотрел на человека, склонившегося над его коленками. В дверях стояла герцогиня Тремонтен в вечернем платье, сжимая в поднятой руке грубый железный фонарь. Молодому лорду слишком крепко досталось за вечер, поэтому сейчас его нисколько не заботил ни собственный вид, ни впечатление, которое он мог произвести на герцогиню.

— Что вы здесь делаете? — хрипло спросил он.

Она улыбнулась. При звуках ее голоса, от которого веяло холодом, перед глазами молодого лорда возник образ покрытых снегом горных склонов:

— Это мой дом. Мои слуги доставили вас сюда. Вы можете стоять на ногах?

Он вскочил на ноги, но тут же опустился обратно.

— Что ж, я не нянька, — произнесла герцогиня все тем же сладким голосом, в котором, однако, совершенно не чувствовалось тепла. — Грейсон, ты не позаботишься о том, чтобы лорд Майкл со всеми удобствами расположился у меня дома? Милорд, я приду к вам, как только вы отдохнете.

С этими словами герцогиня исчезла, оставив после себя в воздухе легкий аромат духов, а Майклу пришлось заняться не очень приятным делом: ему надо было заставить собственное тело снова подчиняться себе.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем лорду Майклу удалось отмыться от грязи, избавиться от усталости, насытить голод и утолить жажду. Слуги Дианы отвели его в мило обставленную комнату, где его ждали горячая ванна и накрытый стол. Комнату освещало сияние горящих свечей и огонь, полыхавший

в камине. Окна были задернуты тяжелыми занавесками из красного бархата, чтобы он не увидел, куда они выходят. Красные обои, теплый свет, уют — все это вызывало неоправданное ощущение безопасности и заботы. Майкл почувствовал себя словно ребенок, которого завернули в одеяло и взяли на руки.

Молодого лорда по-прежнему продолжала терзать страшная боль пережитого. Воспоминания о событиях прошедшего вечера то оставляли его, то накатывали с новой силой, будто прибой. Когда Майкл был маленьким, у него в доме висела картина, наводившая на него ужас: на ней был изображен призрак женщины, поднимающийся из могилы с ребенком на руках. Майкл так боялся этой картины, что даже не смел проходить мимо комнаты, в которой она висела. Воспоминания об этой картине приходили в самые неприятные и неподходящие минуты, например, когда он поднимался в темноте по лестнице. Когда Майкл понял, что ничего не может с этим поделать, он стал думать об этой картине ежечасно, ежеминутно, покуда, наконец, мысли о ней не перестали вызывать у него трепета. Однако то, что произошло сегодня, несло в себе нечто новое, и, чтобы привыкнуть к будоражившим его душу чувствам, молодому лорду требовалось время.

Он опустился в мягкое кресло у огня, но, услышав, как звякнула задвижка, вскочил, словно ошпаренный. Открылась дверь, но не та, через которую он попал в комнату, а другая, которая сливалась с покрытой красной обивкой стеной.

— Прошу вас, садитесь, — произнесла Диана. — Вы позволите к вам присоединиться?

Майкл, утратив дар речи, молча показал на кресло. Герцогиня взяла один из графинов, налила себе в бокал хереса, после чего устроилась напротив молодого лорда. Она успела переодеться. Будто бы желая доказать, что этот особняк — действительно ее дом, она надела ниспадавшее свободными складками домашнее платье из мягкого голубого шелка. Распущенные волосы волнами укрывали ей плечи.

— Пожалуйста, не сердитесь на Аспера, — промолвила она. — Во время нашей прогулки на лодке вы его очень сильно обидели, а он человек гордый, самолюбивый и к тому же развратник — вам не составит труда его понять.

Майкл с силой стиснул стоявший рядом с ним оловянный кувшин, однако, когда он разжал пальцы, на металле осталась лишь небольшая вмятина. Герцогиня с облегчением вздохнула и продолжила:

— Как только вы заподозрили, что он что-то затевает, вам надо было немедленно прийти ко мне.

Боясь разочаровать герцогиню, молодой лорд не стал признаваться, что ни о чем и не подозревал.

— Бедный Аспер, — вздохнула Диана, — не отличается ни умом, ни проницательностью. Однажды он преследовал женщину, за которой ухаживал Тони… Кстати, лорд Майкл, вы убили Сент-Вира?

— Нет. Он убил моего учителя фехтования.

— Вот как.

— Мадам, вы слишком хорошего мнения о моих способностях.

— Зачем вы так? — Диана одарила его многозначительной очаровательной улыбкой.

— Мне никогда не удастся его одолеть, — с горечью ответил Майкл и, не удостоив красавицу взглядом, уставился на огонь. — Все это прекрасно знали. Эплторп просто мне потакал. — Еще один укол боли, еще одна ссадина в душе, оставленная поединком, о которой он забыл под бременем других ран. — Он знал, что из меня никогда не получится мечника.

— Такие мечники, как Сент-Вир, рождаются очень редко. Ваш наставник никогда не говорил, что из вас получится виртуоз. — Майкл, погруженный в собственные переживания, даже не ответил. Голос герцогини утратил былую беспечность. — При этом не надо забывать, что Сент-Вир великолепный мечник, только и всего. От жизни он хочет лишь сражений и, быть может, ничего, кроме них, и не получит. А вы желаете другого. Совсем другого.

Он поднял на герцогиню взгляд, но сосредоточиться не мог. Майклу показалось, что с него скальпелем сдирают кожу.