На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной
Шрифт:
Во втором акте мы изображали подруг Лизы и пели: «Очаровательно, чудесно, еще, мадам, еще!»
Труды Николая Николаевича не пропали даром! В третьем акте мы танцевали плавный и величественный менуэт. Помню, как когда-то, в дни моей далекой юности, читал нараспев стихи студент ВЛХИ [2] Гроссман:
Менуэт, менуэт, Два шага… и поклон!На всю жизнь «Пиковая дама» осталась моей самой любимой оперой. Шли у нас в театре и «Евгений Онегин», и «Кармен». В «Онегине» я танцевала на балу у Лариных в каком-то красном кринолине и с седыми буклями, за неимением других париков. Но
2
ВЛХИ — Высший литературно-художественный институт имени В.Я. Брюсова. — Прим. ред.
В сцене дуэли я залезала под самый потолок и оттуда, стараясь не грохнуться вниз, среди сложной системы задников и полузадников сыпала «снег» на великолепную меховую доху Ленского и на милый заветный пень…
Куда, куда, куда вы удалились, Весны моей златые дни?И сердце, и руки у меня дрожали от волнения, я боялась, что ненароком выверну разом всю корзину со снегом на голову Ленскому… В «Кармен» я пела в хоре девушек с табачной фабрики в сцене ссоры и впервые узнала, какую чушь тараторят «фабричные работницы» с аккуратностью счетной машины, чтобы не сбиться с такта:
Микаэла для начала Очень весело сказала, Что охотно бы осла Для прогулки припасла. Тут вскочила Карменсита, Закричала так сердито: «Ты сама осла не стоишь, На метелке поезжай!»А «капитан Цунига», и в жизни отчаянный бабник, не пропустивший ни одной смазливой девчонки, поглядывал на нас масляными глазками, покручивая свои залихватские усики. В четвертом акте на площади перед ареной, где шумит разноголосая толпа, продают программы, апельсины и сигареты — «первый сорт», между музыкой и пением актеры вполголоса вставляли свои реплики, изощряясь в остроумии, отчего сцена оживала, раздавались вспышки неподдельного хохота.
Предлагая воды, Падре — здесь он изображал разносчика холодной воды — приговаривал:
— Ну, не дуй же всю, оставь другим глотнуть, совесть, совесть имей, все взопрели!
Кстати, и кличка Падре пристала к нему после «Кармен». В первом акте перед табачной фабрикой, где уже собрались юнцы в ожидании перерыва: «Кармен, за тобою толпой мы спешим…», молча и торжественно, ни на кого не глядя, с каменными лицами и прямыми, как палки, фигурами, с опущенными глазами, осуждая все и всех, с четками в руках проходят два монаха-иезуита.
Одного из них неизменно играл наш Падре. Ему и грима класть не требовалось — настолько аскетична и бесстрастна была физиономия этого добрейшего и талантливейшего человека. Это был тот самый «Дудукин», которого забрали вместе со мной в театр из Пиндушей. В четвертом акте есть место, где хор поет: «Место, место синьору алькальду!» — и толпа расступается перед ним.
Режиссер решил сделать эту сцену еще более красочной и выпустить алькальда с алькальдессой! Вот как я превратилась в знатную испанку с высоким гребнем в волосах, с двумя «испанскими» завитками на висках — «завлекалочками», как их именовали современные девицы, в красных туфельках на высоченных каблуках, вся в шелку и кружевах. Я важно шествовала под руку со своим высокопоставленным
— Место, место синьору алькальду!
Что и говорить — лестно, но на одевание и гримировку уходило все время второго и третьего актов. Особенно мне было жаль пропускать второй, где пел «дон Кайро», мой большой друг и приятель Ваня Ч. Мне было безумно жаль пропускать любимый мною квинтет контрабандистов, но в первом акте я была занята в «работницах» и поэтому заранее переодеться в алькальдессу было невозможно.
О Ване Ч. мне хочется рассказать немного подробнее. Не потому, что его история была более необыкновенна, чем другие, а потому, что судьба его в лагере сложилась необыкновенно и необычайно сильно проявилась глубокая и странная любовь.
Ваня Ч. происходил, как и мой знакомый капитан, из старинной военно-морской династии, но был он значительно моложе Евгения Андреевича и, конечно, гораздо современнее. Ваня, человек высококультурный и талантливый, прекрасно играл на рояле, знал и тонко ценил музыку, любил литературу. И ко всему прочему обладал чудесным сильным голосом — бас-баритоном прекрасного, теплого оттенка.
В ранней юности встал вопрос — кем быть? Моряком или певцом? Семейные традиции победили, Ваня пошел в морское училище. Были в его поведении черточки лихачества и удальства, бесшабашной отваги. В детстве он прыгал со второго этажа, чтобы поразить товарищей. Уже в советское время, будучи капитаном, рискнул провести корабль где-то в северных морях не по обычной трассе, а обогнуть какой-то остров с другой стороны, чтобы сократить путь и время.
Что-то он не рассчитал, корабль наскочил на подводные скалы и затонул. Хотя никто из команды не погиб, Ваню Ч. посадили и дали политическую статью — «диверсия». Когда я попала в Медвежьегорский театр, Ваня Ч. переживал глубокую человеческую драму — любовную, и как-то случилось так, что я стала его другом, с которым он делился своим горем…
Героиней драмы стала заключенная артистка — Маша Т. Была она вывезена с Соловков, где отбывала наказание по какой-то уголовной статье — что-то вроде бандитизма или кражи. И вот эта едва грамотная девчонка еще в Соловках, где тоже организовали «крепостной театр», обратила на себя внимание необыкновенными сценическими способностями.
Внешне она была очень хороша собой: высокий рост, стройная фигура, какая-то прирожденная плавность, даже можно сказать, величавость жестов, красивая, легкая походка. Ко всему этому — прекрасное русское лицо, серые, чуть широко расставленные глаза, русые толстые косы, короной уложенные на голове. И редкая, удивительная способность «брать с голоса».
Режиссеру не нужно было разъяснять суть роли, говорить об эпохе, о мыслях автора, о качествах, заложенных в образ героини, — не нужно, потому что всего этого Маша просто не понимала да и не старалась понять.
Она и пьесу-то целиком никогда не читала. Но стоило ей показать, как надо играть, как говорить, что делать и… — то, что представало перед внутренним взором режиссера, оказывалось воплощенным в роль именно так, как он того хотел.
Я видела Машу в спектакле «Шестеро любимых» Арбузова — шуструю, энергичную и в то же время наивно-мечтательную Ленку.
Видела в роли Луизы в «Коварстве и любви» — сколько нежности, смирения, обреченности! Я видела ее в «Стакане воды» — глупенькая бедная королева, которой так скучно, так не хочется быть королевой, и она так бездумно-покорна среди интриг, плетущихся вокруг нее… И все это — Маша Т., которая не знала, ни кто такой Шиллер, ни кто такой Скриб [3] , и не прочла ни одной их пьесы.
3
Огюстен Эжен Скриб (1791–1861) — французский драматург, специализировавшийся на комедиях и водевилях. В России известен, прежде всего, по пьесе «Стакан воды». — Прим. ред.