На озере Светлом (журн. вариант)
Шрифт:
— Давай, Павка, махнём вместе на Светлое! — повторяет Митя, и его дыхание щекочет Павлику шею.
— Не пустят. Мне ещё от мамы попадёт, — безнадежно отвечает Павлик: он подавлен тем, что его ждут дома мамины слёзы, а он их не выносит. Пусть бы лучше побила, и то было бы легче. Но бить она не будет, будет только плакать и читать нотации.
— Ведь интересно же, как её вытащат, — убеждает Митя.
Конечно, интересно. Павлик слышал, как совещались Годунов и отец. Сначала хотели построить плот, чтобы на него поднять грузовик. Владимир Павлович вытащил блокнот и стал подсчитывать: вырубка, трелёвка, сплав… Получилось
Владимир Павлович продолжает свои подсчёты. Павлик прижимается подбородком к спинке переднего сиденья и негромко произносит:
— Пап! А мне можно поехать грузовик поднимать на Светлое?
Владимир Павлович оглядывается на сына. В то же время Павлик чувствует толчок. Покосившись на Митю, он видит, что тот, застыв под взглядом Владимира Павловича, усердно толкает Павлика ногой. Павлику понятно, что ото значит: «Разве так просят? Эх, ты!» Павлик отворачивается: каждый просит так, как умеет; стоит ли из-за этого толкаться?
— Всё зависит от мамы. Ты представить себе не можешь, как она волновалась, когда ты пропал! — отвечает Владимир Павлович, — Если она отпустит, пожалуйста, поезжай.
— Она не отпустит, — уныло произносит Павлик. — Вот если бы ты попросил, — другое дело.
— Зачем же я-то буду просить? — посмеиваясь, удивляется Владимир Павлович, — Ведь ехать тебе надо, не мне.
— Её проси не проси, всё равно… — Не договорив, Павлик смотрит в окно.
Сейчас они приедут в город, отец уйдёт к себе, и всё будет кончено; не бывать ему на Светлом, не видать подъёма грузовика. Павлик чувствует на себе ласково-насмешливый взгляд отца и хмурится: испытанное средство сдержать слёзы, когда они готовы брызнуть.
— Хорошо, поезжай. Я поговорю с мамой, — сквозь рокот мотора звучит спокойный голос Владимира Павловича.
Что? Что сказал отец? Павлик вскидывает голову, ему кажется, что он ослышался. С минуту он недоверчиво смотрит в улыбающиеся за стёклами очков серые глаза и, наконец, поверив, что разрешение получено, трётся щекой о руку отца. Митя, конечно, следит за ним: экие, мол, телячьи нежности развёл! Ничего, пускай смотрит; Павлик сейчас готов кинуться отцу на шею.
Владимир Павлович легонько щекочет сына за ухом: поезжай, сынок! Сын вырос, стремится к самостоятельным делам, пусть едет. Он достаточно зрел, чтобы оттолкнуть от себя плохое, а хорошее, что встретится на пути, пусть вбирает его душа. Поднять грузовик будет нелегко, — пусть увидит, как люди преодолевают трудности.
Сам того не замечая, Владимир Павлович смотрит поверх сына на Митю. Смотрит пристально и так странно, что тот начинает смущаться и егозить: неужто Владимир Павлович слыхал всё, что нашёптывалось на ухо Павлику? Будет теперь ругать: зачем сманивал бежать обратно на Светлое?
И, как это часто случалось с Митей, он рванулся навстречу опасности:
— Вы, Владимир Павлович, не подумайте чего-нибудь такого. Я ведь тоже отпрошусь у мамки. Верно, верно!
— Отпросишься? — переспрашивает Столетов. — А если не отпустит? Конечно, удерёшь?
«Всё слыхал!» — мысленно ахает Митя и горячо убеждает:
— Отпустит. Я к ней подход хороший знаю.
— Я тебе
Митя озадачен. Он не рассчитывал, что разговор закончится так легко и быстро, и с недоумением смотрит на Владимира Павловича. Чувство у него такое, словно его одурачили: надавал разных обещаний, а ничего серьёзного не произошло. Теперь хочешь не хочешь, а добывай согласие матери: не может же он, в самом деле, обмануть поверившего ему взрослого человека, директора завода.
«Победу» сильно качает: она перебирается через железнодорожные пути, уходящие в широкие ворота заводского двора. Вахтёр козыряет. Машина сворачивает на обсаженную тополями широкую центральную магистраль, несётся к заводоуправлению и резко останавливается точно против дверей.
От толчка Годунов клюёт носом и просыпается:
— Однако приехали, как я погляжу. Быстренько! А я, кажется, вздремнул… — Он потягивается, встряхивается, трёт глаза. — Так когда же трактора ждать, Владимир Павлыч?
Выйдя из машины, они договариваются о тракторе.
Павлик ловит взгляд отца и докладывает:
— Мы, папа, пойдём к Митиной маме отпрашиваться.
Владимир Павлович кивает, и ребята отправляются в путь.
Звон, грохот, стук и гул несутся со всех сторон. По магистрали проносятся грузовики — новые, блистающие свежей краской… Здесь они совершают свой первый испытательный пробег. Прижимаясь к обочинам, спешат тихоходы-тягачи; ворча, катятся на своих маленьких колёсах коротышки-электрокары. Цехи растянулись на целые кварталы; из распахнутых дверей, из раскрытых окон несутся самые разнообразные звуки: рокот станков, перестук молотов, шипение пара, мощные вздохи компрессоров, визг распиливаемого железа, пулемётная дробь пневматических молотков.
Завод работает полным ходом.
СЕРЬЕЗНЫЙ ЦЕХ
Когда двери распахнуты настежь, трудно мальчишкам пройти мимо, не заглянув. Двери ведут в литейный цех, и ребята входят туда не без опаски. Ещё издали фантастическое блистание огней и оглушительный грохот каких-то неизвестных, повидимому, очень больших машин предупреждают, что в цехе происходят дела нешуточные и посмотреть там есть на что.
Ребята невольно жмутся друг к другу; Павлик даже прихватил Митю под локоть, и тот нисколько против этого не возражает. Сначала они смотрят на всё с порога, но, разбираемые любопытством, проходят всё дальше и дальше, чтобы увидеть, как работают литейщики.
Труд литейщиков кажется простым: всего-то и дела — приготовить в чугунном ящике-опоке из песка форму, залить её расплавленным металлом, подождать, пока остынет, и затем вытряхнуть затвердевшую малиново-красную отливку. Просто, да не совсем: есть в труде литейщиков много такого, что делает их работу необыкновенно увлекательной, полусказочной, резко отличающейся от труда других рабочих. И кажутся поэтому литейщики не обыкновенными рабочими, а могучими покорителями стихий, бесстрашными владыками огня.