На озере Светлом (журн. вариант)

Гравишкис Владислав Ромуальдович

— За чем приехали, то и будем делать.

— Н-да! Значит, трактор спускать?

— А ты как думал? Обратно покатим?

— Сам видишь, обстановка сложная, — кивнув на обступившие залив скалы, говорит Пинчук.

— Допустим, сложная. Дальше что?

— Ни черта нам здесь не сделать. Только намучаемся да ещё трактор угробим…

— Ну-у, пое-ехали!

Колокольцев с ожесточением хлещет хворостинкой по голенищу сапога. Потом неожиданно произносит:

— Ты, Василь Дмитрич, когда-нибудь в палатке зимовал?

— То

есть как в палатке? — не понимает Пинчук.

— В обыкновенной палатке. Над тобой метель воет, степь кругом, снег во все щели лезет, мороз этак градусов на тридцать. Ни раздеться, ни помыться…

— Ты к чему это? — удивляется Пинчук, — Армию вспомнил?

— Зачем армию? Я ребят вспомнил, которые на целине зимовали. Машина-то ведь из Алаганского совхоза. Её по всей области ищут.

Груз на ней, может, такой, что цены нет. А мы с тобой сидим на пенёчке рядышком, покуриваем и рассуждаем: не то вытаскивать машину, не то домой поехать, чайку попить…

— Агитируешь? Зря! В политике я не хуже тебя разбираюсь.

Семён, ни на кого не глядя, произносит:

Я смотрел груз-то, хотел ещё в лодку докладывать да на берег вывезти, да уж больно тяжелущие ящики, одному никак не поднять. — Помолчав, как бы про себя, добавляет: — Надо бы вытащить машину: вода-то для неё вредная, попортить может.

— Тоже мне адвокат нашёлся! — ворчит Пинчук.

Он докуривает папиросу, втыкает огнём в землю, придавливает каблуком и встаёт.

— Так спускать, значит, трактор? — спрашивает он ещё раз.

— Само собой, — подтверждает Колокольцев и тоже встаёт.

Они поднимаются в гору, туда, где на самой вершине стоит трактор. Стоит и сверкает своими никелированными прожекторами-глазами, точно всматриваясь в бескрайные горные дали, в леса и озёра — в места, на которых ему придётся потрудиться.

БОРЬБА ЗА ПОБЕДУ

Пулемётной дробью рассыпался над озером треск мотора-пускача. Он работает с минуту, не больше, потом слышатся глухие, благодушные хлопки.

Сначала редкие, они быстро учащаются, и вот уже все звуки исчезли в густом и басовитом рёве главного мотора.

Шевельнувшись, трактор наклоняется, словно хочет посмотреть землю, потом начинает осторожно ползти вниз.

Идёт он не прямо, а зигзагами, то двигается вперёд, то пятится назад, выбирая более пологий путь. Дверцы кабины открыты и беспрерывно хлопают, то распахиваясь, то закрываясь.

— Василь Дмитрич нарочно их не закрыл: в случае чего выпрыгнет. Как же, ведь опасно! — торопливо поясняет Митя, и голос его дрожит от волнения. Если бы не шагающий неподалёку от трактора Колокольцев, Митя давно бы умчался к машине — так его, горячего и бесшабашного, тянет туда, где опасно.

Опасно… Это простое

слово обжигает Павлика, заставляет сильнее биться сердце. Он много читал об опасностях и приключениях, но это были какие-то книжные приключения, придуманные опасности, а эта вот опасность настоящая. Ведь трактор может перевернуться так быстро, что и выпрыгнуть не успеешь, и тогда конец, гибель. Вот почему Василий Дмитриевич так неохотно согласился спускать трактор с горы: не потому, что не хотел, а потому, что надо было рисковать жизнью. Но тогда об опасности не было сказано ни слова, — видимо, об этом не принято говорить…

Сквозь ветровое стекло Павлик видит как-то по-особенному затвердевшее, напряжённое лицо тракториста, его глаза, прощупывающие каждую складку на пути, видит его руки, крупные, тяжёлые руки, лежащие на рычагах. Даже не взглядывая на рычаги, он с молниеносной быстротой переключает их, когда нужно…

Иногда трактор накреняется так круто, что у Павлика замирает дух: вот сейчас, сию минуту машина перевернётся и кувырком покатится вниз. Сердце бьётся так сильно, с такой болью, что Павлик не может выдержать и закрывает глаза. Хоть бы скорей всё это закончилось!

— Ура! — кричит рядом Митя. — Павка, да ты посмотри: наша взяла!

Павлик открывает глаза: трактор идёт совсем рядом и, огибая скалы, по пологому склону выбирается на отмель. Развернувшись и сразу проделав в слое гальки глубокую впадину, он встаёт лебёдкой в сторону буйка.

Радость первой победы воодушевляет всех: Митя уже у трактора и ходит вокруг него, приплясывая; Семён мчится по берегу к лодке; Василий Дмитриевич, улыбаясь, выходит из кабины и вытирает ветошью вспотевшее лицо; довольный Колокольцев раздевается в сторонке, аккуратно складывая костюм.

Один Павлик стоит там, где стоял. Он сконфужен своим минутным испугом, от которого ещё не избавился, и соображает, заметил ли кто-нибудь его страх.

Появляется лодка. Семён выпрыгивает из неё, подходит к Колокольцеву. Они о чём-то совещаются, и Семён тоже начинает раздеваться. Потом они идут к трактору, забирают конец троса с лебёдки и волокут к лодке. Лодка отчаливает, трос медленно ползёт за ней.

Митя уже тут. Вцепившись в стальной трос, он вместе с трактористом вытягивает его с барабана и подаёт вслед лодке. Но как они ни стараются, как ни гребут Колокольцев с Семёном, лодка замедляет ход: ей не вытянуть тяжёлого каната.

— Павка, чего ж ты? Помогай! — отчаянно кричит Митя.

Поплевав на натёртые стальными витками ладони, он опять хватается за трос и тянет его.

Павлик нерешительно подходит: ему не верится, что он может оказаться полезным.

— Берись, берись, парень! Пособляй, видишь, какое дело получается! — басит Пинчук.

Изнемогающие от усилий Колокольцев с Семёном тоже кричат:

— Подавайте трос! Чего вы там?

Они уже далеко, подле самого буйка, но лодка почти не движется.