На перекрестке миров
Шрифт:
— В Эвре и взял. — Я не стал уточнять место находки документов, ибо в голову закралось нехорошее подозрение, что они могли бы запросто помочь открыть поврежденный мной портал. — Как скоро ты сможешь собрать новый Ключ?
Аларик как-то сразу сник, и горько вздохнул.
— Без лаборатории… боюсь, это невозможно.
— Надо бы съездить, поглядеть, можно ли что-то восстановить.
— Рей, в любом случае, это очень дорого. И долго. Не сомневаюсь, что мы убедим канцлера выделить деньги на строительство, но сколько времени на то уйдет?
— Подключу Рилла, он придумает, как побыстрее провернуть это дело. — Я метнул
Стянул с пояса кошель с премией и опустил на стол.
— На первое время пригодится. У тебя ведь есть связи с механиками?
Аларик просветлел лицом, а я, опрокинув в себя остатки кофе, двинул одеваться. Нужно поговорить с Тенриллом как можно скорее.
— Единственное, чего я никак не соображу, что за энергетические потоки для подпитки Перехода имеются в виду? — донесся мне в спину негромкий голос ученого. Похоже, Ал снова полез в бумаги.
Я обернулся. Товарищ, не поднимая глаз от записей, с задумчивым видом поплелся меня провожать и чуть не свалился, споткнувшись о порожек в прихожей. Я поддержал друга, а у самого перед глазами как наяву нарисовался эврийский Источник. Золотистый переливчатый песок, словно вода, утекающий сквозь пальцы. И жуткая физиономия отверженного ингира с прозрачной кожей…
— Я, конечно, не очень хорошо владею эврийским, может, речь о чем-то другом идет, — продолжал бубнить Донвиль.
— Дай сюда! — Я в возбуждении отобрал у друга измятый лист. — Я, конечно, тот еще переводчик, но две головы всяко лучше… Да нет, похоже, ты правильно все понял. — Немного покрутив эврийские знаки, я почувствовал непреодолимое желание прямо сейчас сорваться в Бероль. — Но для начала нужно будет кое-куда съездить, проверить одну догадку.
Ведь если вспомнить, что эврийский источник угасает, становится понятным, зачем Хамелеонам нужен наш…
Глава 10
Роксана.
— Папа, ты с ума сошел! Я никуда не поеду!
— Ксана, это вынужденные меры. Ты ведь сама понимаешь, оставаться в Солькоре сейчас опасно. Граница может прорваться в любой момент.
Отец сидел напротив. Собранный, серьезный. В офицерской шинели, припорошенной снежной крошкой — даже не разделся, а значит, заскочил ненадолго. Что на дальнем рубеже служит, что в том же городе, все одно редко видимся. Так, ладно бы с хорошими новостями пришел или просто проведать, нет же, просит о таком, от чего волосы дыбом встают!
И суровый вид его говорит, что отец будет до последнего стоять на своем.
— Так, отошли меня в наше поместье, — предложила на мой взгляд хорошую альтернативу. Раз уж в Солькоре никак оставаться нельзя, почему бы домой не наведаться? Тем более, я уже год как там не была.
— Можно подумать, за пару лиг от города ты будешь в безопасности. Да и кто там за тобой присмотрит? Старый Альфред уже не тот. Ремня не даст и в чулане не запрет. — Папаша хмыкнул.
Я невольно улыбнулась, вернувшись мыслями в прошлое. Да, старый дворецкий всегда принимал активное участие в нашем с братом воспитании. Особенно в те периоды, когда отец надолго уезжал по долгу службы. Мама была с нами слишком мягка. А вот Альфред не давал спуску ни мне, ни Бертрану.
— Я вполне сама могу за собой присмотреть. Не маленькая
— Как же, присмотришь! — столь же насмешливо ответил родитель. — С твоей-то тягой влипать в неприятности… Тебя ж так и тянет в гущу событий! На пару с капитаном Фреем…
О, как! А чего это папочка о Рее заговорил?
— Ты что-то имеешь против него?
— Нет… — почему-то вдруг смутился отец. — Конкретно против ингирвайзера я ничего не имею. Он хороший человек, преданный и честный… Но у него сейчас много забот. И ты будешь только мешать. Да и я не смогу спокойно исполнять свой долг, если не буду уверен, что ты в безопасности.
— Понятно, значит, я всем только мешаю. — Я надула губы и упрямо скрестила руки на груди. Детский жест, конечно, но сейчас отчего-то очень захотелось побыть глупой непослушной девчонкой, которая делает лишь только то, что ей хочется. А мне жуть, как не хотелось отправляться в монастырь.
Как подумаю об этих холодных каменных стенах да нелюдимых послушницах, их населяющих, так и хочется скривиться от отвращения.
— Роксана, сейчас это наилучший вариант. К тому же, ты отправляешься туда не навсегда. Всего на месяцок-другой. Пока тут все не успокоится, — мягко произнес отец, но одно то, что он обратился ко мне полным именем, говорило, что родителю лучше не перечить.
— По-твоему, месяцок это недолго? — горько вздохнула я, уже понимая, что отвертеться не выйдет.
— Роксана, прошу тебя, прекрати упрямиться. У меня нет ни времени, ни желания тебя уговаривать, — в голосе отца прибавилось маталла. Опять переносит на меня свои генеральские замашки… — И, так или иначе, мое мнение на сей счет не изменится. Ты едешь в монастырь! Завтра же.
— Завтра? — Я аж на диванчике подскочила, так велико было потрясение.
— Да. Дольше тянуть нет смысла. Надеюсь, тебе хватит времени собраться.
Отец поднялся и нахлобучил шапку, красноречиво показывая, что разговор окончен.
— Я заеду завтра, перед отъездом. Будь готова, — предупредил папа и, не дожидаясь ответа, направился к выходу.
Вот и поговорили…
На фоне белоснежной степи монастырь смотрелся уродливой черной громадой. И чем ближе мы подъезжали, тем сильнее было желание повернуть обратно. Но, сидя в теплом нутре повозки, я уже вряд ли могла что-то изменить. Меня сопровождал доверенный отца — мрачный неразговорчивый тип преклонного возраста. И, подозреваю, что любые мои мольбы, были бы им попросту проигнорированы.
Дорога петляла. И монастырь, то пропадал из виду, то вновь показывался в окне, приближая неизбежное. Нас то и дело потряхивало на ухабах, но даже тогда мой провожатый не издавал ни звука.
Так и промолчали всю дорогу, пока экипаж, наконец, не въехал в широко распахнутые ворота и остановился во внутреннем дворике, припорошенном свежим снежком.
Я выбралась из повозки и задрала голову, пытаясь разглядеть верхушки острых шпилей, венчавшие длинное прямоугольное строение. Такое высокое, что оно закрывало собой даже белое зимнее солнце. Мрачное, грузное, неприветливое здание. И толстые каменные стены с узкими окошками вызывали неотвратимую ассоциацию с тюрьмой. И как только девушки добровольно здесь живут?