На перекрестке
Шрифт:
Светлое пятнышко на экране увеличивалось, приближаясь к американскому планетолету.
– А вы подсчитывали вероятность подобной встречи? – неуверенно проговорил Синицын.
– Нет, – сказал Станислав Рудь. – Но я часто о ней думал. Как мы когда-нибудь встретимся, и как все будет замечательно. Взаимные экскурсии и все такое. «А это у вас что?» – спросят они, увидав наши ракетные аппараты…
– Полагаете, у них нет оружия? – хмыкнул Синицын.
– Уверен, – твердо сказал Станислав Рудь. – Разум, поднявшийся
Светящееся пятнышко чужого приблизилось уже почти вплотную к яркой черточке американского ракетоносца. Вспышка – и ракетоносец закрыло медленно вспухающее облако газа.
– Вот вам ответ, – сказал Синицын. – Они атаковали американский планетолет.
– Вам показалось, – не поверил Станислав Рудь.
– Смотрите.
Американский корабль на миг показался из облака газа, уходя от чужого и волоча за собой тяжелую дымовую завесу. С расстояния в сто тысяч километров различить детали маневра было почти невозможно, но Синицын не раз участвовал в учениях и прекрасно представлял себе, что творится сейчас там, в плотной радионепроницаемой туче.
– А ведь вы правы, – удивленно сказал Станислав Рудь. – Может, нам лучше удалиться?
Синицын с подозрением взглянул на штурмана. Но Рудь не шутил. Просто он был… безнадежно штатский.
– Вы предлагаете бежать, когда космические агрессоры напали на наш корабль? – грозно произнес Синицын.
– На ракетоносец потенциального противника, – поправил его Станислав Рудь.
– Когда появляется настоящий враг, об остальном забывают, – твердо сказал Синицын. – Запомните это на будущее. Объявляйте боевую тревогу.
2
Командная рубка размещалась в носовой части «Бумеранга», но звездолет был невелик, и она примыкала непосредственно к жилому отсеку. Сейчас в рубке было темно. В темноте в креслах сидели двое.
– Привет, ребята, – поздоровался Белостоков, пробираясь к своему месту. – Что у вас стряслось?
– Смотрите сюда, – сказал один из двоих, Воронов. Его рука, неясная в темноте, указывала вперед, в черную пустоту экрана носового обзора.
– Он ничего не увидит, – сказал второй пилот, Коллинз. – Глаза. Адаптация. Разве что на предельном увеличении…
Глаза привыкали. Серо было в рубке, никакая не чернота. Мрак был только впереди, настоящий, без звезд. А в рубке все было видно, и даже надписи чуть светились на табло под экраном.
– Смотрите примерно в центр, – продолжал Коллинз. – Даю увеличение.
– Что там? Неужели уже видна цель?
До опорной нейтронной звезды осталось около радиомесяца, и ее никак нельзя было пока различить даже на таком дальнобойном устройстве, как пассивный локатор носового обзора. В телескоп – другое дело, но на табло под экраном сейчас светилось: ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ.
– Сейчас сами увидите.
– Увеличение –
– Теперь десять. – Цифры на табло остановились. 10 000 000.
– Цель? – снова спросил Белостоков, хотя уже знал, что это не так.
Воронов покачал головой.
– Нет. Это гораздо ближе. Одна световая неделя, потолок локатора. Но прямо по курсу.
– Так. – Белостоков смотрел на экран, на маленький шарик в перекрестье прицельных нитей. – Неприятно. Но это лучше, чем могло бы быть.
– Лучше?
– Я имею в виду дальность. Одна световая неделя. У нас останется еще одна, чтобы скорректировать траекторию.
Воронов повернул к нему лицо, бледное в темноте рубки.
– Он просто не понял, – сказал Коллинз. – Нет, командир, это не астероид.
Белостоков молчал, ожидая разъяснении. Маленькая светящаяся сфера парила в центре экрана, не увеличиваясь. На табло горело: 10 000 000.
– Мы заметили эту штуку, когда просматривали бортжурнал. Потом мы кое-что уточняли. Потом ждали вас.
– И что же?
– Она движется, – сказал Воронов.
– Навстречу?
– Нет, в том же направлении. Только у них световая неделя форы.
– А скорость?
– Небольшая. Примерно сто.
– Километров?
– Тысяч, – сказал Воронов.
– Сто тысяч километров, – повторил Белостоков. – Значит, мы их догоняем…
«…Значит, это не земной корабль, посланный „на обгон“, – подумал он. – Значит, чужой».
Он спросил:
– Вы не прикидывали, успеем мы догнать их до поворота?
– Прикидывали. Если ничего не изменится, догоним. Если ничего не изменится.
«Плохо, – подумал Белостоков. – Было бы гораздо проще, если бы они миновали поворот раньше нас. Тогда бы мы разошлись в разные стороны и наше преимущество в скорости ничего бы не значило. Правда, мы еще можем притормозить. У нас есть резервное горючее. Хорошо, что у нас его много». Он сказал:
– Придется собирать всех. Нам надо решить, что делать.
– Решить, что делать?
Белостоков не видел в темноте выражения лица Воронова, когда тот задал вопрос, но ему не понравилось, как он его задал.
– Да, – подтвердил Белостоков. – Надеюсь, вы не считаете, что контакт – это благо?
– Я?
– Сто лет назад так думали все, – продолжал Белостоков. – Но потом взгляды переменились. Вы знаете почему. Полвека такого «контакта» достаточно, чтобы изменить взгляды. Мы стартовали лишь через двадцать лет после окончания этого кошмара. Он кончился, они ушли. А как поведут себя другие, мы просто не знаем. Я не могу рисковать. Притормозим. Я не вижу других вариантов.