На подступах к Сталинграду
Шрифт:
Не доезжая до окраин Самары, поезд резко затормозил, а затем и вовсе встал посреди обширного леса. Раздался громкий приказ: «Всем покинуть вагоны!» – и новобранцы услышали, как открылись запоры, висевшие на той стороне дощатых дверей. Они бросились к выходу. Откатили широкую створку и попрыгали на высокую насыпь.
Здесь тоже находился отряд «особистов». Всех построили, как заключённых, в колонну по двое и повели от железной дороги к недавно проложенной просеке. По накатанной колее прошли один или два километра. Выбрались на опушку и увидели лагерь с высоким забором из ржавой колючки.
Их
Там были широкие окна и отсутствовали решётки на них. К тому же имелся большой умывальник в конце коридора. Здесь все удобства оказались на улице. Весною и осенью ещё можно терпеть, а зимой где прикажете мыться и бриться?
Затем всех остригли машинкой «под ноль» и лишь после этого дали команду: «Свободное время!»
Правда, из барака никого никуда не пустили, и возникший досуг новобранцы провели прямо здесь. Получали у кастеляна матрасы, подушки, простыни и одеяла, похожие на те, что Павел видел в заводском общежитии.
Потом занимали двухэтажные нары. Внизу те, кто постарше, наверху – молодняк. Застилали постели и знакомились со своими соседями. С одной стороны у него оказались ребята из деревни Домашка, внизу – сухой статный мужчина среднего возраста.
Чуть позже бойцов отвели в соседний барак, где находилась столовая. Дали им по миске перловки и ломтю чёрного хлеба. Плюс кружка жидкого чая без сахара. Там Павел узнал, что их привезли в расположение воинской части, где проводят формирование пехотных полков.
После ужина провели перекличку прибывших призывников и отправили спать. Электричества в комнате не было, а из всех видов светильников имелась трёхлинейная лампа на керосине. Она стояла на тумбочке возле дверей и не позволяла парням заблудиться спросонья. Мало ли что, вдруг приспичит выйти до ветру?
На другой день вновь проверили всех новобранцев. Убедились, что никто из них не пропал. Построили в колонну по четверо и проводили на склад личных вещей. Там всех вписали в толстые амбарные книги. Вручили новую военную форму и отправили обратно в казарму подгонять амуницию.
Павел принёс ворох одежды и разных незнакомых предметов. Бросил на узкие нары и стал разбираться, что здесь к чему. Перед ним лежали хорошо знакомые вещи: шинель, сапоги, пилотка и галифе, гимнастёрка, бельё, портянки и ремень из брезента со стальной однозубой пряжкой.
К ним прилагались брезентовый «сидор», противогаз, лопатка сапёрная, фляга стеклянная вместе с чехлом и с пробкой из дерева, котелок алюминиевый и такая же кружка. Предметы для гигиены: мыло, опасная бритва неважного качества и два полотенца.
Затем он нашёл нечто такое, чего раньше не видел. Не зная, что перед ним, он обратился в мужчине, что устроился рядом на нарах. Из дальнейшего разговора Павел узнал, что сосед воевал с белофиннами. Брал линию Маннергейма и получил ранение в самом конце Зимней кампании.
Долго лечился и был списан вчистую из-за того, что не до конца поднималось плечо, повреждённое пулей. Оставался «негодным»
Дальше он объяснил, что лежит перед парнем: плащ-палатка и принадлежности к ней, сумки патронные (две поясные и одна запасная), сумка гранатная и сумка для переноски продуктов.
Осматривая все причиндалы, Иван не уставал удивляться тому, как стали плохо снабжать пехотинцев.
– Три года назад амуниция была значительно лучше, – объяснял он парням. – Вы все, наверно, видали бойца, напечатанного на трёхрублёвке тридцать восьмого года? Вот и нас тогда так одевали. Вместо мягкого «сидора» – твёрдый кожаный ранец. Ремень и подсумки тоже из кожи, а не из брезента, что дали сейчас. Кружка эмалированная, ручка сердечком. Фляга из алюминия. Правда, весило это чуточку больше, но было намного удобнее и гораздо надёжнее.
В разговор вмешался старик, сидевший на нарах, стоящих в соседнем ряду. На вид ему было за пятьдесят, и, судя по возрасту, он мог участвовать ещё в Гражданской войне.
– Скажи спасибо, что нам не достались однобортные шинели с «разговорами» образца двадцать шестого года, в которые толком не завернёшься, – пробурчал он и добавил: – Или «будёновки», в них зимой холодно, а летом запаришься. Да и круглые котелки времён генерала Брусилова тоже не больно удобные.
На его слова никто ничего не ответил. Павел подумал, что не так всё и плохо, как объясняет Иван. Могло быть и хуже. Вспомнил тяжесть полученной амуниции, которую он нёс до казармы на вытянутых руках и спросил:
– А сколько всё это весит? – и кивнул на вещи, лежавшие на постели.
– Насколько я помню, – ответил сосед, – тогда эта выкладка тянула килограмм восемнадцать. Но судя по тому, что мы теперь притащили, то около пуда.
– Целый пуд! – воскликнул кто-то из худосочных бойцов, который сам весил килограммов шестьдесят. – Да как же с таким грузом можно ходить? Тем более мчаться в атаку?
– Ты забыл про винтовку и каску, штык и патроны. А их тебе положено взять по уставу целых восемь обойм по пять штук в каждой зарядке. Всего будет сорок. Плюс две ручные гранаты, вода в полной фляжке и сухой паёк на три дня. Итого больше чем пуд, а если точнее, то, считай, полтора. Зимой добавь к ним тёплое нижнее бельё, носки и перчатки, ушанку и валенки, штаны и фуфайку на вате. Всё это тянет уже под тридцать кило.
Кто-то печально вздохнул, а Иван с усмешкой сказал:
– Ничего, быстро привыкните. – Немного подумал и грустно закончил: – Если останетесь живы.
Весь день молодые ребята и великовозрастные мужики возились с новенькой формой. Под руководством Ивана неопытные новобранцы обрезали «неподрубленные» шинели так, как того требовал строгий устав. То есть чтобы от земли до нижнего края одежды осталось ровно двадцать пять сантиметров.
Затем все учились сворачивать армейское шерстяное пальто в аккуратные скатки. Надевать через голову и устраивать на левом плече. Хорошо, что все были родом из деревень. Все часто носили лапти с онучами и быстро освоили намотку портянок под тяжёлые, но зато непромокаемые кирзачи.