На пороге Будущего
Шрифт:
В Киаре, не обращая внимания на начавшийся снегопад, люди стояли вдоль улиц, как пятнадцать лет назад, когда она впервые вступила в столицу. Но теперь среди приветственных кликов слышались и другие. Мнения народа разделились: кто-то радовался возвращению олуди, кто-то кричал, чтобы приспешница врага убиралась прочь. Кое-где уже завязались потасовки, и в толпе замелькали синие мундиры полицейских. Евгения все равно с улыбкой махала рукой из окна кареты.
Киара не побывала в осаде. Замок Фарадов сохранил славу твердыни, не взятой ни одним врагом. Правда, жители попытались сжечь город, чтобы он не достался шедизцам, но у них ничего не вышло.
Вместе с ними она оказалась в Большом зале, на несколько минут замерла, разглядывая каменные стены со старыми красно-синими царскими вымпелами, узкие окна, столы и стулья — все то, что, ей думалось, она забыла за два с половиной года. Неужели всего два с половиной года? Ей казалось, прошла целая жизнь!
Веселые и плачущие голоса смолкли. Бегающие по залу люди превратились в неясные тени, и другие тени, яркие, будто живые, выступили из-за них. Вот в кресле Сериада, в любимом, фисташкового цвета платье, с неизменной улыбкой в уголках губ. Напротив замер Венгесе, не сводя с царевны преданных серых глаз. Застучали по лестнице каблуки — со второго этажа сбежал молодой, стройный, белозубый Пеликен с лютней в руках… От камина обернулся сребробородый Бронк в безупречно сидящем мундире. Весело улыбнулся Нисий, и Эвра с Алией бросились ей навстречу, раскинув руки… И только ее мужа не было среди призраков, слишком глубокой была до сих пор эта рана.
Горло перехватило. Евгения оперлась обеими руками о стол. Для слез было уже слишком поздно. Оставив на столе перчатки, она стала подниматься по лестнице в спальню. Никто не пошел за ней следом.
В комнате было убрано и пусто. Запах Халена давно исчез отсюда. С тяжелым сердцем она остановилась у кровати. Ей хотелось открыть шкафы и достать его одежду, обнять свою любимую подушку, устроиться у туалетного столика, за которым она когда-то сидела, в то время как Хален брился у окна. Но она боялась шевельнуться. Каждое движение усиливало тоску, что обрушилась на нее, стоило переступить порог замка. Так она стояла, оглядываясь и мысленно разговаривая с родными людьми.
На лестнице послышались нетвердые шаги, остановились у приоткрытой двери.
— Зайди, Ханияр! — позвала она.
Тяжело ступая, он вошел, сел на стул. Евгения опустилась на колени рядом, прижала ко лбу его холодные слабые руки. Ханияр стал ниже ростом, еще больше похудел, а его борода еще больше побелела. Ему было под восемьдесят, он все еще оставался первосвященником, сохранил горделивую осанку и тяжелый взгляд. Но она видела, что он устал, очень устал и живет лишь в ожидании дня, когда духи смилостивятся и заберут его к себе.
— Ты
Она заплакала.
— Разве могла я не прийти?
— И что же теперь? — спросил он, глядя на нее со своей всегдашней суровостью. — Ты уходила отсюда как жена царя, а вернулась наместницей завоевателя. Чьим именем ты будешь править здесь?
— Его именем, — ответила она твердо. — Я его посланница.
Ханияр осторожно вынул из ее ладоней свои, встал и подошел к окну, за которым еще кружились редкие снежинки.
— Народу будет нелегко это принять, да и мне тоже. Как же так, Евгения? Разве ты не прокляла его? Разве он не разрушил все, что ты создавала? Разве…
Посмотрев на нее, он замолчал. Она все еще плакала, но на лице не было ни извинений, ни сомнений.
— Помнишь, ты говорил мне когда-то, что все проходит и нужно быть готовым к потерям? А еще ты говорил, что, как ни жаль нам старое, новое все равно с боем возьмет свое. Так и случилось. Я думала, ты поймешь это. Вспомни, ведь это именно ты первый из нас признал, что он олуди!
— Я уже не в том возрасте, чтобы приветствовать новое, — промолвил он. — Я хочу умереть в старом, привычном мире.
— Алекос создает империю. С общими законами, одним народом, одинаковыми целями. Он прав. Мы не смогли бы остановить его, даже если б он не был прав, но он поступает верно. Все наши с тобой потери и беды — как разорванная оболочка нового, которому стало в ней тесно. Будущее вырвалось из нее, и его уже не остановить. Я думаю, рано или поздно оно пришло бы таким или почти таким, даже если бы Алекос не появился в нашем мире. Мне было нелегко это принять, Ханияр, но я отныне верю ему и буду поддерживать его во всем.
Он долго смотрел на нее.
— Да! — сказал он наконец. — Если ты — ты! — так говоришь, значит, он действительно прав. Я не понимаю вас и, наверное, до конца своих дней не пойму, но мне придется поверить тебе на слово.
Евгения снова взяла его за руку.
— Мне будет сложно доказать это остальным. И я бы хотела, чтобы ты в этом был на моей стороне.
— Сделаю, что смогу. Меня не зовут уже в Совет, сегодняшним правителям нет дела до духовного здоровья народа. Наши храмы не так полны, как прежде, но я постараюсь тебе помочь.
Через две недели Евгения собрала Совет.
Во дворе Дома провинций было не протолкнуться между экипажами. Она позвала не только губернаторов, министров, старых и новых крупнейших землевладельцев, но и управителей всех городов с населением более десяти тысяч человек, владельцев больших предприятий, влиятельных священнослужителей и военных начальников. Такое количество важных персон прежде можно было увидеть в Киаре разве что на царских свадьбах или похоронах. В приемном зале составили кругом столы, собрали со всего здания стулья и кресла.
Она своим привычным решительным шагом прошла к председательскому месту, оглядела кольцо знакомых и новых лиц. И повторила то, что сказала Ханияру:
— Я правлю здесь не только по праву наследницы Фарадов, но и как посланница великого царя Алекоса. Он велел мне вернуть Ианте былую славу и богатство, и вместе с вами я это сделаю. Не ждите, что можно будет работать и жить так, как вы работали и жили при Масуре и Кафуре. Я знаю эту землю и этих людей, знаю, на что они способны. Я помню, какой была Ианта шесть лет назад. Она станет такой же и еще лучше. Тем из вас, кто этого не хочет, придется покинуть страну, обещаю это.