На пороге Церкви
Шрифт:
– Я узнала, что Библия запрещает давать деньги под проценты – «брать лихву». Получается, что работать в банке – грех, выдавать кредит – грех, и все наше хозяйство построено на грехе!..
– К сожалению, приходится слышать и такие суждения. Сплошь и рядом их соединяют с призывами отказаться от контактов с обществом, уничтожить паспорт, продать имущество (и выручку, конечно, отдать главарю секты…) Но православный взгляд на кредит основан на притче о талантах (Мф. 25:14–30 и Лк. 19:12–27), где Спаситель в образе хозяина прямо требует: «Для чего же ты не отдал серебра моего в оборот, чтобы я, придя, получил его с прибылью?» Понятие же «лихвы», упоминаемое в Ветхом Завете (Неем. 5:7; Иез. 18:8,13,17; 22:12 и т. п.) трактуется как вымогательство грабительских процентов, чем сегодня занимаются
Мы и наши ближние
Гроб стоял в зале «мемориального дома» – так именуется похоронное бюро в глупой манере дословных переводов с английского. В гробу лежал умерший накануне от рака желудка Юрий Алексеевич Гастев, которого окружающие называли Юрой. Выражение его лица было спокойным и не строгим: глядя на его здоровый румянец и приветливую улыбку, оставалось только недоумевать: неужели он умер? (Здесь уместно напомнить, что в США умерших гримируют). По заметкам в моем помяннике нетрудно убедиться, что дело было в октябре 1993 года.
Один за одним к Юриному ящику подходили люди разного возраста и пола, связанные с ним родством и дружбой. Выглядели они куда хуже Юры: руки дрожали, голоса срывались, речь останавливалась. Кто держался за край гроба, кто касался руки или лба умершего. И все – все до одного! – говорили об одном и том же, убеждая самих себя и слушателей:
– ЭТО НЕМЫСЛИМО…
– ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ…
– НЕВОЗМОЖНО ПОВЕРИТЬ…
Услышав такое от первого оратора, я подумал, помнится, что он повредился умом, и от души пожалел его. Но когда второй, третий, пятый, седьмой, стоя над открытым гробом любимого отца, мужа или друга, с упорством, достойным лучшего применения, стали повторять дословно те же самые тезисы, мне стало не по себе. Абсурд – сильнодействующий яд. Неудержимо повлекло выйти ко гробу и сказать, если не крикнуть:
– Эй, посмотрите-ка, вот он лежит перед вами, мертвый! Не пора ли наконец поверить?
Но я вовремя уловил в себе этот, мягко говоря, неуместный порыв, тихо поднялся (благо сидел с краю) и вышел на улицу.
Состояние было ужасным. В сознании неотступно стоял «мемориальный дом», румяный Юра, словно в шутку прикрывший глаза, а все кругом на разные голоса, жестикулируя и волнуясь, отрицают реальность происходящего… Меня трясло; я с трудом вел машину.
Вдруг я сообразил, что коль скоро я покинул Юру раньше времени, у меня есть шанс успеть на другие похороны, назначенные по совпадению на тот же день и час. Хоронили нашего старого прихожанина, Никиту Ивановича Иовича. Я его почти не знал и не собирался быть у него на похоронах – а теперь, без больших раздумий, почему-то почувствовал, что должен. На отпевание я так или иначе не успевал, но мог бы успеть на кладбище – если бы я только знал, где именно его хоронят…
Дальнейший путь я как следует не запомнил: я действительно был в лихорадке. Кажется, вначале я взял курс на Гефсиманское кладбище, где похоронено большинство русских бостонцев, а затем с полдороги, уже почти без надежды успеть к погребению, свернул на Форест-Хиллз. И чем дальше я ехал по запруженным в вечерний час пик улицам, тем острее ощущал неотложность своей миссии. «Не успею – хотя бы поклонюсь его могиле, спою “Вечную память”», – твердил я себе, не задумываясь о том, как я буду искать его могилу на необъятном раскинувшемся по холмам кладбище, к тому же в темноте.
В ворота я въезжал уже в густых сумерках. Помню судорожные блуждания по паутине кладбищенских аллей, круто взбегающих с горки на горку, пока вдруг в дальнем углу кладбища не приметил несколько машин, черную рясу и белую бороду о. Романа. Хорошо, что я не запорол сцепление! Думаю, за всю историю кладбища не было еще случая, чтобы человек так стремился к отверстой могиле, с такой теплотой смотрел на опущенный в нее гроб, с такой радостью пел стихи погребальной литии.
Когда-то давно
А потом были поминки в подвальном этаже нашей церкви. Народу собралось немного, я мало с кем был знаком и тем меньше знал про обстоятельства долгой и трудной жизни
Никиты Ивановича на трех континентах, которые вспоминались и обсуждались в связи с его смертью. Но насколько все слышанное и виденное мной было разумно, соразмеренно, естественно и человечно!
– Блажен путь, в-онь-же идеши днесь, душе, яко уготовася тебе место упокоения.Домой я ехал уже в нормальном состоянии. Путь по шоссе не близкий, но я ехал не спеша, никого не обгоняя, тихо радуясь восстановленному здоровью души и тела, снова вспоминая, как я когда-то приходил в себя после отравления. Смертный яд абсурда, который я испил в «мемориальном доме», не повредил мне: его нейтрализовала, уничтожила христианская кончина Никиты Ивановича. Смерть разрушена смертью.
– Моя сестра сделала пластическую операцию по удалению морщин. Является ли это грехом?
– Не спешите объявлять «грехом» все подряд, что вам не нравится, подозрительно, непривычно. Знаете ли вы все обстоятельства дела – медицинские и личные? Мало ли какие причины могли подтолкнуть вашу сестру к этому шагу… Откройте «Основы Социальной концепции Русской Православной Церкви» – документ, который обязан знать каждый сознательный верующий. Там, в разделах, посвященных медицине и биоэтике, нет ни слова о пластических операциях.
Значит, не следует вам осуждать сестру. Вопрос этот надо решать ей самой, индивидуально, наедине со своей совестью и со священником, который принимает исповедь.– Моя мама до моего рождения сделала несколько абортов. Что я могу сделать, чтобы искупить ее грех? Я знаю, что грехи родителей падают на детей…
– Неправильно. В Ветхом Завете есть такие слова, но мы не искупаем грехов, ни своих, ни родительских. Господь Иисус Христос освобождает нас Своей Кровью, Своей жертвой любви от наследия греха, открывает нам Небо: войти туда или не войти – собственный выбор каждого.
Задолго до Христа об этом говорил людям святой пророк Иеремия (31:29–34):
«В те дни уже не будут говорить: “отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина”, но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие; кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет. Вот наступают дни, говорит Г>осподь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их… Вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: “познайте Г>оспода”, ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более».
А маме (если она еще с вами) можно помочь православным просвещением, участием в ее воцерковлении. Если же она отошла в иной мир – неотступной заупокойной молитвой.– Мое плохое настроение мучает и меня, и окружающих. Что делать? Знакомые лезут со своими рецептами – алкоголь, антидепрессанты, «смена обстановки»…
– От непрошеных советчиков – тем более столь неумных – избавиться несложно, а от настроения никуда не денешься. Как от плохой погоды… Но рассудите сами: когда мы «жалуемся» на погоду, мы не принимаем эти «жалобы» всерьез, в отличие от того, когда люди жалуются, скажем, на мышей в квартире или грязь в подъезде.
Когда речь идет о погоде, мы думаем не о том, как ее изменить, а о том, как нейтрализовать ее влияние – надеваем галоши или валенки. Так и с настроением: смиренно приняв его перепады как жизненный факт, посмотрим на него «со стороны» и найдем средство не зависеть от него.
Самое надежное средство – оно же и самое христианское: перенести внимание с себя, со своих чувств, желаний и предпочтений на Христа и близких.