На пороге надежды (сборник)
Шрифт:
Мне показалось, что многие подумали то же, что и я. Это было видно по их глазам. Они смотрели на него без прежней настороженности и недоверия.
Только Адам не хотел ничего слышать. На школьном дворе он опять начал свое:
– Ну, не вскинул он руку - что из того? Пипелю лучше от этого? Или, может, теперь его отца не вызовут на допрос?
– Дело не в том, что он просто не вскинул руку, - сказал я.
– Дело в том, что за этим поступком кроется.
– Бруно прав, - заметил Эдди.
– Я вам всегда говорил: тяжелей
– Задавил человека и дал задний ход, - скривился Адам.
– Знаете, как это называется? Подлостью это называется, я так считаю.
– Заткнись, - сказал я.
– То, что происходит с Кренцке, тоже не пустяки.
– Сам заткнись, - взъелся Адам.
– Ради Пипеля ты небось пальцем не шевельнул.
Мы дрались, наверное, минут пять. Дрались всерьез, поэтому остальные нас загораживали.
К сожалению, внизу оказался я. И те, кто был на моей стороне, конечно, сразу заколебались: если человек так отстаивает свою правоту, как Адам, за этим должно что-то быть.
Но когда господин Кренцке и на следующее утро опять не вскинул руки, только пробормотал что-то невнятное, а потом весь урок писал левой рукой, как будто правую замарал этим самым гитлеровским приветствием и потому должен ее, так сказать, сначала проветрить, это убедило последних сомневающихся - кроме Адама, разумеется.
Адам пересел с последней парты вперед, на опустевшую парту Пипеля, и оттуда устремлял теперь на господина Кренцке взгляд, который сам назвал «напоминанием о Пипеле», что, однако, господину Кренцке совсем не мешало, потому что очки у него бывали чаще всего запотевшими.
Если бы только на сей раз не вмешался директор! Мы сразу, конечно, поняли, что он явился к нам исключительно ради господина Кренцке.
У директора было обыкновение стучать в дверь и тут же, одновременно, ее открывать, так что этим еще можно было объяснить, почему господин Кренцке, застигнутый врасплох, не сразу ответил на директорское «хайль Гитлер».
Но вот прошло добрых полминуты, а господин Кренцке все еще не отвечал. И тогда директор не вытерпел:
– Я сказал «хайль Гитлер», коллега.
Господин Кренцке прочистил горло; ему пришлось еще отправить под язык леденец от кашля.
– Как, - пробормотал он, - разве я не сказал «хайль Гитлер»?
Как будто сам не знал, что это не так. Директор провел пальцем вокруг шеи, расслабляя воротничок. Чувствовалось, что ему не слишком приятно вести с господином Кренцке подобные беседы при учениках.
– Нет, вы даже не подняли руку!
Господин Кренцке прикусил нижнюю губу. Сперва у него покраснели скулы, потом все его бледное угреватое лицо со взъерошенным светло-рыжим хохолком начало наливаться кровью. Он был похож на школьника-старшеклассника, пойманного на воровстве.
– Но я ведь уже здоровался с вами сегодня утром!
– Вы поздоровались со мной
– Директор говорил теперь очень тихо.
– Но я не слышал от вас германского приветствия. Между прочим, и другие замечали, что вы им пренебрегаете.
– А мы не замечали, - вставил тут Эдди.
– Для нас всех это дело уже привычное. Правда, ребята?
Мы энергично закивали. Только Адам не кивнул - он смотрел на господина Кренцке и криво усмехался.
Тот раз- другой сглотнул слюну, его кадык при этом так и ходил ходуном.
– Солидарность - это, конечно, прекрасно, - проговорил он.
Меня так и кольнуло: явная ирония слышалась в этих словах.
Директор так поднял брови, что они почти коснулись волос. Что он этим хотел сказать?
У нас тут свои разговоры, - ответил господин Кренцке.
– А мне вы больше ничего сказать не желаете?
– Почему же, - возразил господин Кренцке. Он тщательно прочистил горло, потому что голос у него опять охрип.
– Я был бы вам признателен, господин директор, если бы вы могли освободить меня от этого… от этого германского приветствия
Адам на какой-то миг так и застыл с разинутым ртом. Директор сделал глубокий вдох:
– Думаю, эту тему мы с вами обсудим после уроков, коллега.
Он вскинул руку в гитлеровском приветствии, кто-то из ребят открыл перед ним дверь, давая ему выйти.
– Небольшая перемена, - сказал господин Кренцке и нащупал позади себя стул.
Что и говорить, теперь он выходил победителем по всем статьям - для нас это, во всяком случае, не подлежало сомнению. Что касается педсовета, то о нем мы узнали позднее от господина Пите, когда встретились с ним, как обычно, в глухом конце двора, за спортзалом. И дело предстало перед нами в другом, более щекотливом свете, чем мы могли предположить.
– Да что же это такое?
– недоумевал Эдди.
– Пусть они там все плевали на свои убеждения, но ведь нацистов среди них нет. Все друг друга знают. Можно бы проявить немного великодушия. Разве не так?
– Так-то оно так.
– Господин Пите еще раз, прикрыв глаза, понюхал свою сигарку и наконец закурил.
– Да только что им было делать, если поступил донос?
– От кого?
– спросил Адам.
– От кого-то из учеников, - сказал господин Пите и выдохнул дым.
– Не понимаю, - удивился Эдди.
– Объясни ему, - сказал господин Пите Адаму, - вот ты и объясни.
Адам раздраженно огляделся:
– Почему именно я?
– А ты подумай.
Что- то в Адаме дрогнуло.
– Но я сделал это только ради Пипеля!
– В том-то и глупость, - сказал господин Пите, - что лучше от этого теперь никому не будет. Зато господину Кренцке ты удружил. Ведь самим учителям до лампочки, вскидывает там кто-нибудь свои конечности или нет. Но раз уж в дело вмешались ученики, без официального расследования теперь никак не обойтись.