На пороге надежды (сборник)
Шрифт:
Отец внимательно осмотрел Герберта и кивнул:
– Да, правда. В его возрасте я выглядел совсем по-другому. А он весь в тебя. У вас все такие. Вспомни своего брата, он до сих пор не стал настоящим парнем.
Герберт при этом сделал вид, будто ничего не слышит. Он и правда не хотел это слушать, ему было совсем неинтересно знать, как выглядел его отец в четырнадцать лет. Но он не мог просто выйти из комнаты, закрыв за собой дверь, - разразился бы страшный скандал. Его родители часто поступали так: говорили о нем, словно его вовсе не было рядом. Герберт тогда чувствовал себя каким-то неодушевленным предметом.
В
Почти у всех в классе были велосипеды, отличные, украшенные спортивными значками велосипеды. По утрам мальчишки гоняли, хотя это и было запрещено, по школьному двору и демонстрировали свою ловкость, особенно если на них смотрели девочки.
– Зачем же вы купили мне велосипед, если я не могу ездить на нем в школу?
– Днем, - сказал отец, - когда ты сделаешь все уроки, катайся сколько хочешь, я не возражаю. А в школе его запросто могут украсть.
Мать кивнула.
– Кроме того, школа ведь рядом, несколько минут можешь и пешком пройти.
Герберт, послушный сын, примерный сын, продолжает ходить в школу пешком, а велосипед стоит в подвале.
Герберт теперь уже окончательно понял, что со сном больше ничего не получится. Он думал только о том, каким будет для него этот день. Конечно, он, как всегда, купит себе перед школой две порции «банджо» [4] , а потом прямо и бесстрашно пройдет мимо всех. Он покажет им, что они ему безразличны, что они ничего не могут ему сделать, потому что он спокоен и осмотрителен. Герберт напряг левую руку и пощупал мускулы. Не такой уж он и слабый. Если бы другие не были так глупы! Так глупы и крикливы. Герберт не выносил шума, просто страдал от этого.
«Сегодня я не буду прислушиваться, - думает он.
– Сегодня я просто не буду обращать внимание на шум. Как-нибудь я это сумею. Сегодня точно сумею».
Он представляет, как он идет мимо школы, выпрямившись, с поднятой головой, представляет, как он смотрит Клаусу прямо в лицо, а Клаус подходит к нему и говорит: «Мне очень жаль, Герберт, что я обидел тебя. Все тоже об этом жалеют. Мы больше никогда не будем делать ничего такого. Мы понимаем, что совершили ошибку. С сегодняшнего дня все будет иначе».
Клаус протянет ему руку, и Герберт пожмет ее. «Ладно, Клаус, - скажет он.
– Не будем больше об этом. Все в порядке».
Герберт прячет в прохладную подушку свое пылающее лицо. Такого не будет. Такого никогда не будет.
Будет день как и все остальные. Он постарается незаметно пройти в класс и споткнется о первую же ногу, которую ему подставят. Он попытается быть приветливым с матерью, будет стараться помочь ей. Но из этого ничего не выйдет. У него, конечно же, выпадет из рук полное помойное ведро, и яичная скорлупа с кофейной гущей и сигаретными окурками вывалятся на пол в кухне. «Бестолочь, - скажет мать, - ты что, не можешь быть повнимательней?»
Это не будет необыкновенный день. Необыкновенных дней не бывает. Не бывает чудес. Кто ждет чуда, тот дурак. Только старухи ждут чуда.
Герберт все-таки опять засыпает. Ему еще остается час сновидений, перед тем как начнется этот день.
Сузанне
СТРАХ
День в городе
Обычно он просто швырял пижаму куда попало и начинал одеваться. Сегодня аккуратно сложил ее и положил на кровать. Пять марок сунул в карман брюк. Не забыть бы куртку. К вечеру наверняка похолодает. А уж ночью…
– О боже, зачем тебе куртка в такую жару?
– сказала мать, наливая молоко в кофе.
– Вовсе не жарко. Папа ушел?
– Давно.
В груди кольнуло. Папа ушел.
– Вам что, сегодня табель выдают?
– Мать листала газету. Она искала программу телепередач.
– Да где же она… Каждый раз на новой странице.
– Наконец нашла и принялась водить по ней пальцем. Первая программа, вторая программа.
– Ну?
– Она взглянула на него.
– Да. Да, да. Сегодня нам выдают табель.
– Гм. Что-то я особой радости не слышу. Запомни: с двойкой лучше вообще домой не приходи. Голову оторвем. Сам знаешь. Господи ты боже мой, опять смотреть нечего.
– И она вновь углубилась в программу.
Он смотрел, как она сравнивала разные передачи, качала головой и искала дальше, бормоча что-то про себя. Похоже, она уже забыла о нем.
– Когда у вас сегодня кончаются занятия?
Он испуганно вздрогнул. Когда… А действительно, когда?…
– В полпервого.
– Сразу приходи домой. Я хочу после обеда сходить в город. Позже просто смысла нет.
– А может, мне поесть у Рудольфа?
– быстро спросил он. Тогда бы она ждала его не раньше четырех.
– Нет, нет. Это неприлично. Ты же был там на прошлой неделе. Что они о нас подумают? Так что не задерживайся. Приходи вовремя. Ну, все, тебе пора.
– Она подошла к двери и взялась за ручку.
– Хорошо. Я пошел. Пока.
– Он стоял и смотрел на нее.
– Иди же… Давай… Ты опоздаешь!
За его спиной захлопнулась дверь.
Медленно он брел по улице. Сколько раз он ходил этой дорогой! Туда-обратно. И так почти каждый день. Следы его шагов могли, наверное, покрыть всю улицу. Но сегодня ему казалось, что он здесь впервые. Никогда прежде он не замечал причудливого орнамента на рамах слуховых окон. Они ярко сверкали в лучах утреннего солнца. Он и раньше останавливался иногда перед магазином радиотоваров. Случалось это в те дни, когда им предстояло писать контрольную или узнавать оценку. Тогда он разглядывал конверты с пластинками, блестящие радиоприемники, а в голове свербила одна и та же мысль: «Когда я сегодня снова приду сюда, все будет позади. Будет позади. А на отметку мне наплевать». Но сегодня он знал, что не придет сюда снова.