На пороге соблазна

Тьюдор Анастасия

— Вкус.

— Милочка с миндальным сиропом пьет, — негромко, будто оправдываясь, произнесла Галина Павловна. — Не нравится если, так чего давиться? Давай, я тебе другой сварю?

Кухарка протянула руку к кружке, намереваясь ее забрать, и вздрогнула, когда я вцепился пальцами в тонкий фарфор и процедил сквозь зубы:

— Галь Пална, я разве сказал, что мне что-то не нравится?

— Так, похоже нам пора сходить на перекур. Да, Никит? — поднявшись из-за стола, папа жестом намекнул мне встать и пойти с ним в кабинет. Где за закрытой дверью

поинтересовался: — Никит, у тебя все хорошо?

— Все замечательно, пап, — ответил я, разглядывая тонкую пенку на кофе. Поднес кружку к губам и, едва смочив их, прикрыл глаза. — Просто я не могу кое в чем разобраться.

— Я могу помочь?

— Нет. Я должен разобраться сам, папа. И я разберусь.

Кофе. Миндаль. И так похожая на кружево белья пенка.

Чарджер. Парик. И скрежет треснувшего бампера Врыксы.

Смеющиеся глаза. Они же, но затянутые пьяной поволокой от успокоительного. И кошмар.

Капелька. Вниз. И дорожка по коже живота.

Резкая с каждым днём подкидывала мне все новые и новые вопросы. А я летел с катушек. Ведь у меня не было ответов. Ни на один. Но мне хотелось узнать о ней всё.

Почему Чарджер?

Зачем маска?

Кто такая Мэй?

И в чем причина кошмаров?

Я завис над кофе и долго разглядывал извивающийся дымок от сигареты, отчётливо видя похожий путь капельки воды.

Я уехал от отца, не объясняя причин внезапной спешки, но прекрасно понимал, куда хочу приехать чуть раньше, чем Амели.

Почему?

Зачем?

Для чего?

Может, чтобы уловить подсказку в том, как она выйдет из такси с Димоном. Может, для того, чтобы увидеть их вместе и вдолбить себе в мозг, что я зациклился.

На ней? Или на том, кто с ней?

Почему именно Авдеев, а не Клим? А следом ворох других вопросов, на которые у меня не было ответа.

Выйдя из такси у входа в «Амнезию», я бросил взгляд на часы и отошёл от лестницы, ведущей ко входу в клуб. Выбил из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой и затянулся, высматривая в проезжающих машинах ту, в которой приедет Резкая.

Клиника? Да.

Я же не лезу? Наверное, нет.

Лезу… Черт, я все-таки лезу. Да и похуй, если так.

Игнорируя шумные компании, стремящиеся побыстрее оказаться в клубе, я курил одну за одной и ждал. Смотрел на часы, на подъезжающие автомобили с эмблемами агрегатора такси, на силуэты девушек, среди которых все никак не появлялась она.

Клиника? Да.

Я же лезу? Да.

Может, все же забить? Ну нет. Я не Авдеев. У меня не получится.

Швырнув истлевший до фильтра окурок в урну, я потянул из пачки новую сигарету и замер. Подушечки пальцев не могло защипать от прикосновения к бумаге…

О нет. Это совершенно другое.

Стоило моему взгляду найти фигурку Амели, и он прилип к ней намертво. Я смотрел на нее не моргая. Следил за тем, как она переходит дорогу и поправляет собранные в высокий хвост волосы. Впитывал ее движения и с каждым ее шагом все сильнее чувствовал аромат кофе с миндалем.

Тонкий, словно ниточка.

Будоражащий

запретным «чужая».

И отрезвляющий отчётливым «прикасаться нельзя».

— Привет, — поднял я руку, привлекая внимание Амели. Выгнул бровь, задавая девушке немой вопрос, какого черта она одна и пешком. И улыбнулся ответу:

— Я живу недалеко. — Взмах ладони в сторону виднеющиеся высоток. А через мгновение торопливое уточнение-вопрос: — Дима уже приехал?

— Пока нет. Я думал, он заедет за тобой, и вы приедете вместе.

Только в моих мыслях все совершенно иначе. Я хотел, чтобы Дымыч ещё раз облажался. Даже больше — я знал, что он снова облажается. И убедившись в этом, мне хотелось спросить у Амели, как ей нравится такое внимание? Зачем она терпит это наплевательское отношение? Ведь никак иначе не объяснить, почему девушка идет в клуб пешком. Когда могла приехать на такси. Со своим парнем. И судя по ее глазам, не мне одному было понятно, что Авдеев облажался.

Только сейчас я не собирался его спасать и что-то придумывать в оправдание. Наоборот, мне до одури хотелось посмотреть, как он станет выкручиваться. Какое оправдание придумает, чтобы объяснить отсутствующее внимание к своей девушке.

— Подождем или пойдем внутрь?

Выудив из пачки сигарету, я протянул ее Резкой и по усилившемуся жжению в кончиках пальцев догадался, что неловкое утро никуда не стёрлось. Не забылось, как что-то неважное. Но так же старательно игнорируется Амели.

Игнорируется. Однако во взгляде потемневших глаз мелькнуло удивление и вопрос: почему я ничего не говорю, не извиняюсь, не пытаюсь извиниться?

— Я ему не скажу, — произнес я, поднимая пачку выше и опуская взгляд на дрогнувшие пальцы Резкой.

Чтобы через секунду рывком перевести на скалящего зубы Игнатова, появившегося рядом с нами совершенно неожиданно.

— Да ладно?! Кого я вижу, Лукашин? За два года забыл, как тёлочек снимать? — рассмеялся Май, отделяясь от компании мажоров. Проскользив маслеными глазами по Амели, цокнул языком: — Цыпочка на пятерочку. Правда, не того выбрала. Зачем тебе лузеры, кроха? — спросил он и, когда Резкая отшатнулась от него, передёрнув плечами, Игнатов улыбнулся шире. А затем с замашками хозяина жизни провел тыльной стороной ладони по щеке Амели: — Не бойся меня, смазливенькая. Я таких люблю. Уступишь, Никитка, или заберу сам?

Глава 32. Никита

Кроха… Смазливенькая… Уступишь…

Я впечатал сжатый до хруста кулак в ухмылку Игнатова. Добавил ему левой и, глянув в сторону сорвавшихся на помощь своему дружку мажоров, рявкнул:

— Резкая, за спину! Ясно?!

— Да, — испуганно пискнула она, и ее страх отключил мне голову.

— Съебались нахуй! — выкрикнул, скинув куртку под ноги и отправляя на асфальт первого из мажоров прямым в челюсть.

По касательной зацепил второго и зашипел от прилетевшей ответки. А дальше глаза заволокло кровавой пеленой от истошного крика Резкой: