На пороге Тьмы
Шрифт:
Черное существо передо мной пригнулось, еще буксуя задними ногами и пытаясь найти опору, и уже находя ее… Все же тело иногда соображает быстрее мозга. Я забыл про ТТ, который сунул недавно в карман, а моя правая рука о нем помнила. Помнила ощущение тяжелого холодного стального тела, его рубчатой рукоятки, ощущение соприкосновения с машинным маслом, которым было смазано оружие, ощущение тугого ползунка предохранителя.
В какой-то момент все замерло, замерло, вытянувшись в единую линию, один конец которой бесконечно уходил в Смерть, а второй вел в Жизнь. И эти вектора наметились
Тяжелый пистолет дергался в руке, выплевывая пулю за пулей, и все они попадали прямо в раззявленную невидимую во Тьме пасть, и где-то в глубине сознания я даже успел удивиться тем странным повизгивающим, жалким звукам, которое издает монстр передо мной каждый раз, когда пуля рвет его плоть.
Как должно было случиться – так и случилось. Существо упало, и тяжелый «шнауцер» проскочил по ней всеми тремя колесами правого борта, подскочив при этом так, что я чуть не вывалился из кабины. Опель торжествующе забибикал, и оглянувшись, я увидел воздевшего в жесте «Рот Фронт» кулак Федьку, чем ему и ответил, отчаянно понтуясь и хвалясь, и молясь чтобы не потерять сейчас сознание от страха и затопившего организм адреналина.
Можно немного сбросить скорость. Немного, но можно. Можно. То есть нужно, если буду так нестись, а опель за мной, то вскоре «тазику» придет конец, а… а он меня спас. Ведь действительно спасло, где был ТТ? Откуда он взялся? Нет, не зря я решил что это знак. Это даже не знак, это как письменное распоряжение сверху, с небес или не знаю откуда, выданное не намеком, а прямо под роспись, что мол «усвоил, вкурил, большое спасибо».
Вот так, так вот лучше, стрелка опустилась на «40». Этого достаточно, это в самый раз. И остановиться надо, я промок насквозь, мой «гаражный» комбинезон никак не защищает от дождя, даже если поверх всего остального натянут. Тент нужен. Плащ-палатка нужна. Или мне кранты.
Остановились мы через верст двадцать, а то и больше, снова в чистом поле, так, чтобы к нам ниоткуда не подобраться было. Федька чертом вылетел из машины, заплясал, заорал дурным голосом:
– Вован, а как ты его, а? Не, ну ты ваще орел, понял?
– А ты думал? – чуть погордился я, пробормотав это уже через стучащие от холода зубы. – Тент помоги натянуть, я ведь сдохну щас на хрен. У меня уже пальцы не разжимаются, блин…
– Заранее надо думать, – наставительно сказал Федька, но помогать взялся энергично.
Тент, комбинезон, мокрый как половая тряпка – долой. Плащ-палатку, уютную и непромокаемую, как надеваемый на себя дом, натянул – и чуть не перекрестился, ветер, пробивающий до костей, как отсекло. А ниже сапоги резиновые, там уже ничем не прошибешь.
Федька бегал кругами вокруг «шнауцера», заглядывал под низ, ложился, лез под капот, доставал щуп, потом сказал:
– Масло чутка гонит, но даже дергаться не надо, совсем немного. Даже
– Нормально, тянет хорошо, – одобрил я. – Как там «тазик» мой, пойду гляну.
– Давай глянем, – согласился он.
Будь на жесткой сцепке что потяжелее – вышла бы ему боком наша гонка с тварями. Но у этого маленького и легкого автомобильчика разве что немного погнулся крюк, да краска вокруг него ободралась. И больше, на первый взгляд, ничего. Я похлопал его по лежащей на передке запаске и сказал:
– Не, брат-тазик, я теперь тебя не брошу. Это уж хрена.
* * *
Эх, плащ-палатка прорезиненная, памятник тому, кто тебя первый придумал, с большим капюшоном, просторную и длинную, до самых пят. Разве что руки торчат через прорези и рукава мокнут, если этими самыми руками баранку крутишь, так не все же время – сверху тент, если и брызгает, то теперь только сбоку, ветром наносит. А учитывая, что стограммулечку из федькиной фляжки хлебнул, чтобы от назойливой дрожи избавиться, так даже и потеплело немного, на душе повеселело.
День вернулся, как Федька и обещал, когда мы от Порфирьевска отъехали. Снова начало светлеть, если конечно мутный пасмурный осенний день можно вообще как-то сопрягать со словом «свет» в одном предложении, ну и всякие попытки порвать нас в клочья прекратились. Ехали себе и ехали по не такой уж даже разбитой дороге. Место, где ее размыло, снова преодолели аккуратненько, при этом «шнауцер» немного напугал меня, вроде как собираясь застрять, после чего я решил, что и правильно, нафиг он мне такой нужен, городу отдам. Полный привод мне нужен, а не этот загадочный. Только и радости в нем, что покатый капот, с которого всякая тварь соскальзывает.
К сумеркам выбрались на дорогу к Углегорску, и я даже настолько расслабился, что сожрал бутерброд с сыром – в брюхе уже свирель играла напропалую. Затем увидел нечто интересное и даже удивившее – по дороге катил ГАЗ-67, в котором сидели три мужика в брезентовых штормовках и с мосинскими винтовками, а на прицепе лежала туша огромного кабана-секача, с одного бока сильно подмоченная кровью. Охотники. Не, ей-богу охотники, тут можно не только от темных тварей убегать, но и на кабанов охотиться. Мне после нашей поездки то каким-то невероятным чудом казалось.
Машины не сговариваясь собрались в колонну. Все правильно, по всем видно, что не засада – у этих добыча, нас всего двое и авто на прицепе, так что бояться друг друга незачем, а ехать дальше безопасней.
Потом и город показался, его разгромленные и мрачные окраины, оплывающие грязью и плесенью под непрерывным дождем. В одном из переулков увидели опорный пункт из машин Горсвета – коллеги. Полоса отчуждения и – КПП, как почти что финиш, как граница безопасности.
Дрогнули ворота шлюза, запуская всю нашу колонну целиком. Из сухости и теплоты бетонного укрепления вышел наряд, закутанный в плащ-палатки. Командовал уже другой сержант, не тот, что с утра досматривал – караул сменился.