На пороге Тьмы

Круз Андрей

– А вот в дальней разведке симптомы чуть заметней у некоторых, – усмехнулся Милославский. – Седина, например, вспять обратилась.

– И… какой коэффициент?

– Если очень приблизительно, то сутки вблизи Тьмы – около трех месяцев. Но сами понимаете, что даже сутки выдержать – это очень сложно. Человек начинает чувствовать себя очень плохо уже через несколько часов, а затем может вообще повести себя неадекватно. Не рекомендуется нам так омолаживаться, весь организм протестует, да и…

Тут он задумался, и я уточнил:

– Что?

– Есть опять же теория… у нас

все на теориях, никаких доказательств, но есть подозрение, что часть адептов получается из тех, кто задержался на этой границе. Тьма перепрограммирует человека. Так что сами понимаете, так рисковать точно не стоит. Ну а с беременными как получается – теперь сами понимаете. Время вспять и процессы вспять.

– А лечить так можно?

– Можно, – кивнул Милославский. – Рак лечим, например. Уже польза от нашего отдела, видите? Главу Администрации вылечили два года назад, например, за три «сеанса», а стадия была чуть ли не последняя.

– А когда он в нормальное время попал – обратно все не вернулось?

– Нет, к счастью нет, никакой предопределенности не наблюдаем, тотальная и абсолютная многовариантность дальнейшего развития.

* * *

Чем занимались на месте моего провала я толком и не понял. Упровцы из «скаута» организовали охранение, люди Милославского ходили с рулетками и какими-то самодельными приборами, безопасники осматривали место жертвоприношения, или что там на самом деле было, собирая кости и разбросанные вещи жертвы в бумажные пакеты. Милославский описывал сложные траектории между сарайчиком, в котором раньше был генератор, и развалиной, где убили человека, и на меня никакого внимания больше не обращал. Возле меня постоянно топтались его охранники, раздражая своим присутствием, и один из них даже увязался за мной в кусты, куда я направился с простительным желанием отлить, где и нарвался на грубый вопрос: «Тебе че здесь надо, извращенец?» Он выматерился тихо, но нарываться не стал и ушел к машине.

Потом обо мне все же вспомнили, и Павлов попросил спуститься в подвал. Там меня спросили, кто именно – я даже не понял:

– Здесь все как было?

– Да ни хрена, – ответил я. – Тут раньше куча вещей лежала, а теперь ее нет. И костей нет. И проволоки.

– Это мы сделали, – сказал Павлов. – А в остальном?

– А что тут остального? – удивился я вопросу. – Стены должны были сдвинуться, или что?

– Он ощущения имеет ввиду, – сказал сверху Милославский, заглянувший в люк. – Прислушайся, мы же тебя специально для этого позвали.

– Тогда…, – задумался я. – Тогда выбирайтесь все отсюда, мне сосредоточиться надо.

Возражать никто не стал, сочли справедливым, и безопасники один за другим выбрались наверх, оставив меня в жутковато погребе одного. Закрыл глаза, вздохнул, покрутился на месте… Холод какой-то чувствую. Внутри себя. Где-то под сердцем прямо. Странно. Нет, я действительно как-то этот подвал ощущаю, просто не могу объяснить. А вообще тут стоять бесполезно, надо не так…

Когда выбрался наружу, наткнулся на вопросительные взгляды.

– Щас, – сказал. – Не ходите за мной, я сейчас вернусь.

Никто

не пошел, даже телохранители Милославского. Я прошел сначала к сарайчику, закрыл глаза, покрутился… Вообще мне даже смотреть не надо, где подвал, я его чувствую. Прошел подальше, к самой просеке – ощущение этого тянущего и назойливого холода ослабло, но все же сохранилось. Обошел поляну по кругу, повторил все маневры – результат один и тот же, чувствую я этот подвал. О чем Милославскому и сообщил.

– Вот как, – задумчиво сказал он. – Пожалуй, что я все же оказался прав, ты провалился в искусственный тоннель. И продолжаешь его чувствовать, ваша связь каким-то образом сохранилась. Обратно отсюда пробовал, скажи честно?

– Сразу же, – ответил я. – Как только понял, что куда-то занесло, сразу же в сарай залез и закрылся. Но ничего не вышло.

– Это я вижу, что не вышло. Ну что, товарищи геройские чекисты, – обратился он к безопасникам. – У нас по научной линии все, можем сворачиваться.

– Мы тоже закончили, – сказал Павлов. – Можем сворачиваться.

На обратном пути Милославский перебрался в кунг грузовика к своим людям, а я, чтобы не проводить время в обществе его надутых телохранителей, перебрался к Павлову в «виллис», тем более что дождь вроде как прекратился, хотя небо оставалось по-прежнему низким и серым.

По дороге не удержался, спросил:

– Хоть выяснили, кто этот… или эта Скляр, а?

Видать, никакой особой тайны из этого не делалось, потому что Павлов спокойно ответил:

– Из недавних переселенцев женщина. Проблемная дама, редкая скандалистка, похоже, что после провала с рельсов соскочила, вразнос пошла, в Углегорске чуть в штрафбригаду не попала, затем перебралась в Сальцево. Это последнее, что о ней знаем. Затем она как-то ухитрилась оказаться в этом подвале.

На этом он повествование о покойной завершил, и я понял, что мне выдали ровно столько, сколько можно. Поэтому и уточнять не стал.

Колонна прошла по Советской прямо возле Горсвета, где меня и высадили, даже не попрощавшись, но пообещав еще вызвать. Я тоже прощаться не стал, а сразу направился в подъезд, вроде как вернулся к служебным обязанностям.

– Куда таскали? – спросил Федька, едва я появился в караулке.

– Да туда, к подвалу, – мазнул я рукой куда-то в неопределенную даль.

– А на хрена?

– Дат так, лазили чего-то, замеряли, – ответил я расплывчато.

– Понятно, в сыщиков играли, – усмехнулся он. – Так толку с них особого нет, но хоть изображают.

– А почему нет? – немного удивился я.

– А кто они такие? Такие же попаданцы, как и мы. Кто раньше в конторе сидел, бумажки перекладывал, кто еще чем занимался. Откуда им умений набираться? А тут организовали… энкавэде, блин, тащат туда дружков своих, власти набрали, а пользы с них…

– А УпрО что такое? – поинтересовался я.

– «Упроды»? – засмеялся он. – Да холуи, это вроде как кагэбэшная «девятка», которая Политбюро охраняла, только уровень наш, деревенский. Их еще «УпрОщенными» называют здесь. Но понтов у них – мамадарагая. А вообще сытно живут, псы, с хозяйского стола кормятся.