На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков
Шрифт:
— Что-то не так, господин Люмьер?
— Не могу даже выразить, насколько глупо я чувствую себя оттого, что вынужден предстать каким-то оборванцем перед людьми, на которых мне хотелось бы произвести самое приятное впечатление.
— Что вы, господин Люмьер, — спокойно возразил мужчина. — Вы не оборванец и не глупец Скорее вас можно сравнить с паломником.
Тут я осознал, насколько он прав, и мое раздражение мгновенно улетучилось. Я был слегка пристыжен тем, что оказалось вторым уроком смирения, преподанным мне в Эфиопии.
— Самое главное, — продолжил инструктор, — что
Тут я почувствовал себя намного лучше, поскольку скучная часть, казалось, оставалась позади. Инструктор достал из кармана какую-то тряпку.
— Мне нужно завязать вам глаза, господин Люмьер. В таком виде вам придется отстоять всю церемонию.
Я не слишком обрадовался этому известию, однако вынужден был подчиниться. Завязав мне глаза, мужчина подвел меня к двери, которая находилась в дальнем конце комнаты, и трижды в нее постучал. Дверь открылась, и мы вошли. Я мгновенно продрог, поскольку здесь было куда холоднее, чем в предыдущей комнате.
Я понятия не имел, чего ожидать, а потому терпеливо стоял на месте. Чутье подсказывало мне, что я нахожусь в большой зале, заполненной людьми, однако никакой уверенности в этом у меня не было. Настроение мое успело измениться. Я больше не думал, что переживаю набор штампов: атмосфера казалась наполненной совсем иными вибрациями. Низкий голос, принадлежавший, должно быть, какой-то важной персоне, произнес медленно и спокойно:
— Назови свое имя.
Так я и сделал, обнаружив, к собственной досаде, что голос мой слегка дрожит.
Тут последовал новый вопрос:
— Готов ли ты присоединиться к Завийе (Углу)?
«Скажи да», — шепнул мне инструктор, что я и сделал. Этот же вопрос был повторен еще дважды, и каждый раз я отвечал на него «да». Даже находясь в состоянии некоторой нервозности, я смог осознать, что три угла олицетворяют образ Треугольника. Кстати говоря, члены организации редко произносят в миру само слово «Треугольник», предпочитая указывать на эту фигуру словом «Угол».
— Иди вперед, — приказал мне инструктор. — Я скажу, когда нужно остановиться.
Я направился вперед, немного неуверенно, поскольку ничего не видел. Через несколько шагов мне сказали:
— Теперь поверни налево, остановись и сними рубашку.
Я так и сделал, чувствуя себя смиренным послушником, словно и не было долгих лет обучения у моих наставников-улемов! Полагаю, в этом и состояла суть процедуры. Не добавлял приятных ощущений и царивший здесь холод. Так я повернул еще два раза, вновь следуя очертаниям Треугольника.
— Теперь остановись, — шепнул мне инструктор.
В этот момент почти вплотную ко мне подошел какой-то человек. Стоял он так близко, что я ощущал его присутствие даже с закрытыми глазами.
— Сколько тебе лет? — спросил он внезапно.
— Двадцать пять, — ответил я.
— Нет, — возразил он. — В следующий раз, когда тебя спросят, говори, что тебе три года.
Очевидно, это был своего рода знак.
— Слушаюсь, — ответил я.
— Какой у тебя любимый цветок?
— Я даже не знаю… — начал я в некотором удивлении.
Цветок?
— С этого момента твой любимый цветок — белая роза.
Я согласно кивнул головой.
— Как зовут твоего отца? — последовал новый вопрос.
— Его звали Шарль, — сказал я.
— С этого момента, когда тебя будут спрашивать про отца, говори, что его зовут Хирам.
Мне было знакомо это имя. Хирам — так звали в Библии финикийского царя. Но при чем он тут?
— Теперь, — приказал невидимый собеседник, — повтори все, о чем мы говорили.
— Если меня спросят про возраст, я скажу, что мне три. Мой любимый цветок — белая роза. Моего отца зовут Хирам.
Ответа не последовало, но внезапно я почувствовал, как что-то касается моего плеча. Палка, или прут, или меч — точно не знаю. Но поскольку я был на взводе, это внезапное касание заставило меня дернуться. Впрочем, я тут же справился со своими чувствами и замер.
— Клянешься ли ты чтить слово «Треугольник»?
— Клянусь.
— Клянешься не раскрывать наших секретов недостойным?
— Клянусь.
— Клянешься использовать обретенные знания на благо человечеству?
— Клянусь.
— Клянешься, что будешь относиться ко всем людям с равным уважением, к какой бы нации они ни принадлежали?
— Клянусь.
— Опустись на колени, — приказал он. Я так и сделал.
— Закрой глаза.
Закрыть глаза? Но ведь они и так были плотно завязаны. Чего же он хотел от меня? Как если бы уловив мое замешательство, человек добавил:
— Закрой глаза на внешнюю реальность.
Теперь я понял, о чем это он, и продолжал спокойно ждать.
— Протяни вперед руки.
Я сделал, как он просил. Внезапно я ощутил запах воска и почувствовал жар, который едва не опалил мои ладони, однако неприятное чувство сразу же прошло. Я был рад, что сдержался и не отдернул руки. Подобной выдержке я был обязан своим обучением у улемов. Тут человек плеснул мне на голову немного воды, после чего снял с моих глаз повязку.
Все еще чувствуя легкое головокружение, я осмотрелся. Как оказалось, находился я в самом центре огромного зала с потолком таким высоченным, что мне с трудом удалось разглядеть его. В помещении царил полумрак Свет лишь с трудом проникал сквозь мозаичные стекла, расположенные где-то вверху. На витражах были представлены сцены из эфиопских легенд, повествующие о родстве их царей с библейским царем Соломоном и царицей Шебой. Повсюду — на скамьях, в нишах стен и в канделябрах, установленных прямо на полу, — горели сотни свечей, однако зал был таким огромным, что это почти не прибавляло света. На элегантных стульях и скамьях, обтянутых шелком, сидело около сотни людей. На всех красовались безупречно черные одеяния. Внезапно все они встали и произнесли хором: «Добро пожаловать, Жермен». Звук их голосов был подобен приглушенному грому. Я смотрел на них в некотором ошеломлении, но даже в этом состоянии смог узнать несколько очень важных персон, способных оказать серьезное влияние на ход мировых событий. В это время инструктор направил меня к скамье, которая предназначалась для новичков.