На пути в Халеб
Шрифт:
Из музыкального автомата неслась песенка: «Йо но сой маринаро». Женщина, сидевшая за столиком неподалеку от меня, встала и пошла танцевать в такт музыке. Недолго думая, она влезла на стул, а оттуда — на стойку. На ней были серая мешковатая блуза и длинные панталоны.
Молодые люди кивали головой, а я, когда танец кончился, захлопал в ладоши.
— Париж, — сказал я себе, — все-таки это Париж, не какой-нибудь семейный цирк в Нормандии.
Женщина с огорчением посмотрела на коробку музыкального
— Поставить еще раз? — спросил один из молодых людей.
— Нет, — ответила женщина и спросила меня: — Все в порядке?
— Неплохо.
— Пригласите меня выпить?
— С удовольствием.
— Коньяк и «Крем де Манит».
— Согласен.
— Ангелочек! — сказал женщина. — Где ты живешь?
— В отеле «Сфинкс».
Она засмеялась.
— Знаешь Рашида?
— Нет.
Она быстро выпила аперитив.
— Увидимся, — сказала она и ушла.
— Сочту за честь, — проговорил я вслед. Молодые люди захохотали, а бармен хлопнул меня по плечу.
Четверть часа спустя он произвел какие-то вычисления на салфетке. Счет показался мне раздутым.
— Что это? — спросил я его.
— Дама заказывала маленькую порцию коньяку и кофе.
Я видел, как она оставила деньги на столе, под блюдечком, но спорить не стал. Прокашлялся и заплатил. Но Зорзо смотрел на бармена с жалостью и изумлением, как будто кто-то нарочно сфальшивил в пении хора.
В полдень я вышел из библиотеки Сен-Женевьев. Возвращение к чтению успехом не увенчалось. Все книги казались мне вымученными или убогими. Я был великим гением, как Пококуранте в «Кандиде», ведь мне ничего не нравилось.
На площади перед Пантеоном женский голос окликнул меня по имени. Я увидел Орну, стюардессу, у которой бывал разок-другой на вечеринках со своей подружкой Даной — с ней я жил около полутора лет, до того как познакомился с Рути. Орна вышла из такси и сказала:
— Вот уж не знала, что ты в Париже. Приятно встретить знакомое лицо.
— А ты что делаешь в здешних краях, Орна?
— По правде говоря, я тут не часто бываю, но мне сказали, что есть поблизости магазин боа, красивых и дешевых.
Как в плохо отлаженном фильме, все слова и движения Орны были чуть-чуть замедленны.
— Не хочешь меня проводить?
— Пожалуй.
— Вот их визитка. Кстати, кто такой Пигаль?
— Скульптор восемнадцатого века.
— Скульптор! — воскликнула она. — Плакала моя бутылка вина.
— А ты думала кто?
— Не имеет значения, >— ответила Орна.
Я ждал на улице, у магазина красивых и дешевых шарфов. В витрине спал на черных лоскутах белый кот, его лапа подрагивала во сне. Орна вышла из магазина счастливая и оживленная.
— Фантастика! Пойдем что-нибудь выпьем?
Я повел ее в кафе, где пил кофе в перерывах между чтением. На этот
— А ты что тут делаешь? — спросила Орна.
— Я каждый день хожу в библиотеку Сен-Женевьев, читаю.
— Читаешь? — удивилась Орна, приглаживая свои светлые волосы, крашенные под блондинку, но ухоженные. — Хотелось бы и мне, когда меня спросят: «Что ты делаешь?», сказать, как ты: я каждый день читаю книжки в библиотеке Сен-кого-то.
— А что в этом такого замечательного?
Орна рылась в своей большой сумке в поисках сигарет и зажигалки.
— С Даной видишься?
— Несколько месяцев не видел. Все у нее в порядке?
— Ясно, что в порядке, — ответила Орна со свойственной женщинам сестринской интонацией. — Мы в одном рейсе, пробудем тут до послезавтра.
— Куда вы летите?
— Возвращаемся в Тель-Авив.
— И в какой она комнате?
— Пойдем со мной. Я еду в гостиницу поспать немножко. Вечером мы идем на танцы.
— А кто теперь счастливый избранник?
— Ты его не знаешь. Так идешь?
— Может быть, приду вечером.
— Сказать Дане?
— Нет.
— Ты нездоров?
— Нет. Почему ты решила?
— Ты выглядишь горячим.
— Ерунда.
— Ну так я поехала. Прямо с ног падаю от усталости.
Орна расплатилась с барменом и, проходя к двери, потрепала меня за мочку уха.
В шесть вечера я позвонил по внутреннему телефону гостиницы. О короле Сербии Пьере I[45], чьим именем она была названа, я не знал ничего и, словно в абсурдном историческом фильме, воображал, как он в роскошном мундире проходит сквозь бутафорский забор к своей возлюбленной. Но когда я поднял трубку, послышалось что-то холодное и мрачное, вправду «сербское».
В голосе Даны было только легкое удивление — Орна не сдержала своего обещания.
— Поднимешься?
— Я только вчера из Рима, — глупо соврал я без всякой нужды.
На лице у Даны лежал тонкий слой крема. Ее умные и немного печальные из-за длинных ресниц глаза смотрели на меня вопросительно и с сомнением. Я вручил ей букет. Букет был большой, и она вызвала горничную и попросила банку.
— Мои письма вернулись. Где ты теперь живешь?
— В отеле на улице Галанд.
— Ты не можешь жить на улице Галанд и работать.