На распутье Средневековья: языческие традиции в русском простонародном быту (конец XV–XVI вв.).

Грузнова Елена

Как бы там ни было, но и у католических, и у протестантских авторов встречаются наблюдения, дополняющие наши представления о сути и особенностях отправления тех или иных языческих обрядов русским простонародьем, к которому иностранцы относили как поселян, так и горожан, даже купцов, т. е. все недворянские сословия. [113] Вместе с тем плохая осведомленность приезжих о русской культуре, их предвзятое отношение к местным нравам и обычаям могли способствовать искажению фактов, часто не подлежащих проверке иными путями. Поэтому свидетельства иностранцев играют в нашем исследовании лишь вспомогательную роль, позволяя уточнить некоторые детали русского религиозного быта.

113

Герберштейн С. Записки о Московии. С. 103; Флетчер Д. О государстве русском. СПб., 1911. С. 44 и 55; Гванъини А. Описание Московии. М., 1997. С. 83.

Для конкретизации отдельных моментов религиозной практики наших предков важную роль играют также результаты этнографических исследований, позволяющие лучше понять смысл скупых сообщений древних памятников. В особенности это касается

календарной обрядности, языческий характер которой порой скрывается за вполне благочестивыми христианскими формами. Так, И. П. Калинский заметил, что население достаточно легкомысленно относилось к возможности совмещения порицаемых церковными писателями языческих суеверий с христианскими понятиями. [114] В результате церковно-народный месяцеслов, развивавшийся, с точки зрения этого автора, в основном как раз в XV–XVI вв., придал языческие черты не только культу многих угодников христианской церкви, но и разным церковным праздникам и христианским обычаям, включившим особенности из чисто народного быта. [115] Указанные черты И. Н. Калинский обнаруживает в днях поминовения умерших – Агрипине-Купальнице и Купале, Ильинках, Рождестве, Дмитровской субботе, масленице, Фомине понедельнике, Семике, а также в праздновании Благовещения, Пасхи, Богоявления, Троицы и Петровок. Поэтому он считает необходимым обращать внимание на то, «какое имеют отношение, по времени своего празднования, дни христианских святых к тем или другим обстоятельствам сельскохозяйственного быта». [116]

114

Калинский И. П. Церковно-народный месяцеслов на Руси. СПб., 1877. С. 215.

115

Там же. С. 14.

116

Там же. С. 18.

Полнее всего названная задача на сегодняшний день выполнена в трудах Б. Н. Чичерова и В. К. Соколовой, установивших взаимосвязь аграрного календаря с особенностями проведения некоторых христианских праздников. [117] И хотя не со всеми выводами авторов можно согласиться, но они позволяют более отчетливо представить себе путь, который проделало народное сознание при освоении православного учения. Вместе с тем в их работах рассмотрены сюжеты, так и не нашедшие себе места в православном культе, но значимые для русских людей и эпохи образования Московского государства, и рубежа XIX–XX вв. К некоторым из этих сюжетов обратили свой взор и такие ученые, как Д. К. Зеленин, В. Я. Пропп, Л. А. Тульцева и др. [118] Их наблюдения также использованы в нашем исследовании.

117

Чичеров В. И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI–XIX веков. (Очерки по истории народных верований). М., 1957. (Тр. Ин-та этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия; т. 40); Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов XIX – начала XX в. М., 1979. С. 134.

118

Зеленин Д. К. Избранные труды. Очерки русской мифологии. Умершие неестественной смертью и русалки. М., 1995; Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901–1913. М., 1994; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Опыт историко-этнографического исследования. СПб., 1995; Тульцева Я. А. Вьюнишники // Русский народный свадебный обряд: исследования и материалы. Л., 1978. С. 122–137.

Глава 2

Сфера языческой культуры в конце XV–XVI вв.

Языческие традиции русского народа уходят корнями вглубь тысячелетий и имеют длительную историю развития. С принятием христианства в конце X в. сфера языческой культуры стала медленно, но неуклонно сокращаться, что нашло свое отражение в памятниках церковно-учительной письменности. «Чем дальше шло время, тем меньше речи в нашей литературе о язычестве. Обличения, конечно, продолжаются, но обличается не язычество, а грех, нарушение христианской заповеди». [119] Эта, обнаруженная Н. М. Гальковским, тенденция явилась прямым следствием распространения христианства вширь, когда обрядом крещения охватывались все большие массы населения Восточной Европы. Прошедший же через святую купель, с точки зрения церкви, не мог считаться язычником, так как он уже соприкоснулся со светом истинной веры. Именно поэтому обращение такого христианина к дедовским обычаям рассматривалось отныне как нарушение верности учению Христа и даже приравнивалось к впадению в ересь.

119

Гальковский Н. Я. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. 1. Харьков, 1916. 8, IV. С. 114.

Мы сталкиваемся здесь с ситуацией, выявленной А. Я. Гуревичем и в странах Запада, население которых также склонно было соблюдать не соответствовавшие официальной религии древние традиции. И если это цепляние за старину, сопротивление каким бы то ни было изменениям и можно считать язычеством, то, как пишет исследователь, «язычеством христиан. Речь идет о религиозно-нравственном поведении прихожан, осуждаемом церковью как неправедное и богопротивное не потому, что они не верят в бога и отказываются повиноваться его служителям, а потому, что наряду с исповеданием христианства эти люди придерживались всякого рода суеверий и религиозно-магической практики, противоречившей учению церкви». [120]

120

Гуревич А. Я. Средневековый мир: культуры безмолвствующего большинства. М., 1990. С. 49.

Для русского духовенства эти колебания современного исследователя не были характерны, и из века в век переписывалось Слово Иоанна Златоуста о христианстве, отражавшее понимание сути сложившегося положения вещей: «Многие только слытием християне,

а по житию еллини», «обычаем и делы акы поганы неверные». [121] Какие же именно «обычаи и дела» заставляли представителей церкви беспокоиться о приверженности своих прихожан язычеству? Сведения об этом в полной мере дают связанные друг с другом памятники середины XVI в. – Стоглав и Домострой.

121

Гальковский Н. Я. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. 2. Харьков, 1913. С. 250; Домострой / подг. В. В. Колесов, В. В. Рождественская. СПб., 1994. С. 299–300.

В Стоглаве все те народные деяния, которые в современных трудах принято называть языческими, обычно именуются «эллинством», «эллинским бесованием», «прелестью эллинской и хулой еретической», реже, но, опять же в разделе с описанием «эллинства», – «некаким древним обычаем». Речь идет прежде всего об игрищах, приуроченных ко времени рождественского, богоявленского, пасхального, троицкого и петровского циклов церковного календаря, когда «бывает отроком осквернение и девкам разстление», а также о ритуальном разжигании огня и перепрыгивании через него в первые дни каждого месяца и в Великий Четверг, освящении в церкви не имеющих отношения к культу вещей, «гласовании и воплях» при изготовлении и потреблении хмельных напитков, посещении «волхвов и обавников», вождении медведей, играх, ношении мужчинами и женщинами одежды противоположного пола, «неподобных» одеяниях, песнях, плясках, «скомрахах», козногласовании и баснословии. [122] При этом в 93-й главе обнаруживаем текст, указывающий на различение «эллинства» и «поганства» и для византийской действительности, так как Стоглав ссылается здесь на правила шестого Вселенского собора, возбраняющие православным христианам «к волхвом ходити… и поганских и эллинских скверных обычаев и игр… и прочих неподобных дел творити». [123]

122

Царския вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинех (Стоглав). М., 1890. С. 190–194, 382–393.

123

Там же. С. 388–389.

Считаем важным подчеркнуть, что в Стоглаве слово «поганский» по отношению к реалиям языческого быта употребляется исключительно при ссылках на святоотеческие поучения и решения вселенских соборов, в оригинальных же фрагментах всегда применяется понятие «эллинский». Не случайно и то, что составитель исповедного вопросника второй половины XV в. посчитал нужным пояснить термин «поганый» – «погана рекше неправославна», а в покаянных текстах XVI в. он, по наблюдению М. В. Корогодиной и американской исследовательницы И. Левин, все чаще употреблялся в отношении адептов других ветвей христианства. [124] Таким образом, наличие в памятниках двух указанных терминов обусловливалось, на наш взгляд, необходимостью разведения двух категорий людей: всех неправославных, включая некрещеных язычников, и тех, кто «только слытием християне, а по житию еллини», «обычаем и делы акы поганы неверные». [125]

124

Корогодина М. В. Исповедь в России в XIV–XV веках: исследования и тексты. СПб., 2006. С. 60–61,244; Левин И. Двоеверие и народная религия в истории России. М., 2004. С. 20, 98.

125

Гапъковский Я. Я. Борьба христианства с остатками язычества… Т. 2. С. 250; Домострой. С. 299–300.

Но почему вышеописанные русские обычаи называются эллинскими, а не языческими? Впрочем, не только русские, что подтверждается летописным сообщением о посылке «в корелу» Федором Ивановичем боярина с велением «капища еллинская разорити и идолы сокрушали». [126] О. А. Черепанова объясняет это «приспособлением традиционной лексики к новейшим потребностям» борьбы с язычеством и ересями на Руси, из-за чего к XV–XVI вв. нехристианское мировоззрение стали обозначать словом «эллинство», заимствованным из раннехристианской литературы вместе с полемическими сочинениями. [127]

126

ПСРЛ. Т. 14. М., 1965. С. 10.

127

Черепанова О. А. Наблюдения над лексикой Стоглава. (Лексика, связанная с понятиями духовной и культурной жизни) // Русская историческая лексикология и лексикография. Вып. 3. Л., 1983. С. 19.

Действительно, с конца XV в. исследователи отмечают усиление интереса к византийскому культурному наследию, своеобразный псевдоклассицизм, выражавшийся не только в копировании особенностей политического устройства погибшей империи, но и, например, в архаизации орфографии, использовавшей ряд букв греческого алфавита. [128] Но обращается внимание и на другую тенденцию – довольно раннее стремление поставить греков ниже русских из-за складывания их культуры в основном в языческий период, [129] тогда как Древняя Русь формировалась уже в христианскую эпоху. Из-за этого и понятие «эллинский», согласно наблюдениям И. И. Срезневского, могло переводиться двояко – как «языческий» либо как «греческий». [130]

128

Смоленская «наказная» грамота Всероссийского митрополита Макария по рукописи прот. Александра Горского из собрания МДА № 108. (43 истории Стоглава). М., 1996. С. 26–27.

129

Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века // Труды по русской и славянской филологии. Вып. 28. Тарту, 1977. С. 7–8.

130

Срезневский И. И. Словарь древнерусского языка. Т. 1. М., 1989. С. 824.