На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
— Пусть даже право было на его стороне, вам придется согласиться, что он проявил прямо-таки неслыханную дерзость. Не будь эта история рассказана мне свидетелями, которым я полностью доверяю, то я бы утверждал, что подобных смельчаков вообще не бывает. На Рио-Негро этот человек берет в плен офицера, которого сопровождают более полусотни вооруженных людей, затем отнимает у него оружие, ломает саблю и, наконец, на берегу Уругвая снова похищает его, окруженного толпой солдат, причем не только его самого, но еще и четырех пленников, привязанных к деревьям! Его ловят и связанным доставляют сюда, и здесь, вместо того чтобы потерять самообладание в предчувствии неминуемой смерти, он
— Сеньор, — сказал я, — вы хотите упрекнуть Уильяма Хонтерса за то, что он поручил столь важное для вас дело человеку, на которого вполне может положиться?
— Нет, скорее, мне надо воздать ему за это хвалу. Но все-таки вы должны признать, что с вашей картой любой другой давно перестал бы играть!
— И все же я приберег ее, ведь она единственная, оставшаяся у меня, и мне не хотелось сдаваться, не попытавшись ее разыграть. Что вы хотите, сеньор! Утопающий хватается за соломинку, которая, как он надеется, вытащит его из воды; больше ему надеяться не на что. Да и зачем ему отказываться от соломинки только потому, что та наверняка оборвется? Не сделай он это, он был бы невероятным глупцом! Я схватил ее, и она не разорвалась. К счастью.
— Ну а если мы снова столкнем вас в воду?
— Но вы так не поступите!
— Вы говорите слишком уверенным, даже самоуверенным тоном! А что, если вы ошибаетесь?
— Моя ошибка обернулась бы для вас огромным ущербом. Если я буду убит, с кем вы заключите ту самую сделку?
— С вами, конечно, но до того.
С этими словами он выжидательно посмотрел на меня. Ему было любопытно, что я отвечу на это, ведь от моего ответа зависело сейчас все. Казалось, что с той минуты, как я выдал себя за долгожданного курьера, мне нечего было уже опасаться. Но я вовсе не собирался доверять этому человеку. Молва гласила, что он велел расправиться с собственным отчимом. Человек, приказывающий убить своего ближайшего родственника, способен легко нарушить слово и казнить иностранца, когда тот станет ему не нужен. Мне следовало убедить его отказаться от подобных планов. Поэтому я ответил:
— Сеньор, вы заблуждаетесь во мне так же, как ваши офицеры и солдаты, все они недооценивали меня. Вы не сможете сбросить дружескую личину после завершения нашей сделки, ведь я ничего не сообщу вам, пока не заручусь вашим честным словом, гарантирующим нам безопасность.
— Ну а если я не сдержу свое слово?
— Тогда вы навсегда утратите всеобщее доверие, что никоим образом не отвечает, как я полагаю, вашим нынешним интересам. Впрочем, я бы с самого начала не стал противостоять опасности, которая мне не по силам.
Он наморщил лоб, презрительно махнул рукой и сказал:
— Значит, вы считаете, что вам по силам противостоять моим людям и даже мне? Такого мне еще никто не отваживался говорить!
— Однако я говорил подобные вещи уже многим людям, и всем им приходилось в конце концов признавать, что я был прав. В данном случае я тоже подготовился так, что мне нечего опасаться. Мне глубоко безразлично, сдержите ли вы свое слово или нет, потому что я способен вынудить вас сдержать его. Тем не менее я заявляю вам, что буду говорить о нашем деле лишь тогда, когда вы заверите, что ничего не замышляете против нас.
— Я могу это сделать, — сказал он, пряча улыбку. — Примите мое честное слово, что мои намерения против вас совершенно очевидны.
— Это двусмысленная фраза, но достаточно и ее. Я мог бы потребовать от вас четко сформулированного заявления, но знаю, что лучше мне от него
— Итак, переходим к нашему делу.
— Нет еще. Вначале я хотел бы выдвинуть обвинения против майора Кадеры.
— Это мы можем оставить на потом.
— Нет, ведь от того, как вы оцените его поведение, зависит и то, как я выполню свое поручение.
— Ладно! Но чем вы докажете, что вы в самом деле уполномоченный двух вышеупомянутых господ?
— Пожалуйста, скажите, какого рода подтверждение вы требуете от меня?
— Конечно, письменное.
— Сеньор, позвольте мне изумиться. Я заслуживал бы порядочной взбучки, если бы допустил подобную глупость. Что бы стало со мной и с вашими планами, если бы при мне нашли подобный документ!
— Стало быть, у вас нет никакого удостоверения?
— Наоборот, есть. Только оно у меня не письменное, а устное. Поскольку я посвящен в курс дела и организую поставку необходимых вам средств, то я всецело уполномочен вашими корреспондентами. Если моего заявления недостаточно, то я пошлю гонца в Монтевидео, и вы будете вынуждены отодвинуть завершение сделки до его возвращения.
— На это у меня нет ни времени, ни желания. Итак, я готов признать ваши полномочия и жду, когда вы сообщите свои условия.
— Я сделаю это не здесь, а в Буэнос-Айресе.
— Какого дьявола! — испуганно вскрикнул он. — Ведь там же мои враги! Я намерен бороться против тамошнего правительства. Там находится президент Сармьенто [132] , именно его свержения мы добиваемся. Как же вы можете говорить об этом городе!
— По двум причинам, сеньор. Во-первых, там, на судне, вставшем на якорь, находится груз, предназначенный для вас, а во-вторых…
132
СармьентоДоминго Фаустино (1811–1888) — аргентинский писатель и государственный деятель, в 1869–1874 гг. был президентом страны.
— Там, на судне? — перебил он меня. — Что, прикажете в это поверить?
— Почему бы нет?
— Потому что это было бы безрассудством!
— Вы уже имели повод убедиться в моей смелости. Почему бы мне и в этом случае не решиться на риск? Раз в подобный рискованный поступок отказываются верить, значит, груз очутился в самом безопасном для него месте. Содержимое этих бочек, ящиков и тюков названо в декларации табаком, игрушками и керосином; весь груз оплачен таможенной пошлиной.
— И что, груз не осматривали?
— Выборочно, но мы сами незаметно подсовывали чиновникам предметы, действительно содержавшие то, что мы указали.
— Значит, вам необычайно повезло, но все равно вы испытываете судьбу, оставляя судно в Буэнос-Айресе дольше, чем это надобно. Что представляет собой ваш корабль?
— Это барк «Wind», американский быстроходный парусник.
— Итак, барк, без рея на бизань-мачте [133] . Этот корабль ведь мог бы зайти в устье Параны и подняться хотя бы до Росарио?
133
Барк— парусное судно с прямым вооружением (то есть с прямоугольными парусами) на всех мачтах, кроме последней, «сухой», несущей косые паруса. Рей — горизонтальное рангоутное дерево, подвешиваемое за середину к мачте и служащее для привязывания к нему прямых парусов. Бизань-мачта— ближайшая к корме мачта судна.