На рубежах южных
Шрифт:
— Так, значит, и я в рай попаду…
— А я твоих грехов не исповедал, для тебя, может, и этой сковородки мало…
Когда-то, ещё задолго до прихода сюда русских войск, Мухамед–ага намечал основать на острове караван–сарай для торговых встреч персидских купцов с астраханскими. Приступили даже к строительству зданий, но вскоре почти все работающие здесь умерли от малярии, а шах забыл про свою затею.
— В этом пекле, видать, без дров жарят, — невесело пошутил Ефим.
— М–да… Хуже этого
— А толмач говорил, что Сары по–здешнему — Желтый.
Казаки мрачно разглядывали остров. Знойное марево дрожало над песком, тонко и грустно звенели песчинки.
— Эх, звал тогда Леонтий с собой, не пошли, — вздохнул Шмалько. — Чуяло его сердце, видать…
— Да, он, наверно, уже в Грузии, у Рыжупы. А то, может, обратно на Кубань подался.
Волны с тихим рокотом набегали на пологий берег, откатывались и снова набегали. Море сверкало тысячами солнечных чешуек.
С надсадным писком метались чайки.
— Шмалько! Половой! И куда это вас понесло! Там Смола разрывается, вас кличет!
Казаки обернулись. За ними бежал Дикун.
— Чего он? Без нас на остров сойти боится?
— Батарею строить надо.
— Мошкару с пушек бить будем…
Казаки повернули назад.
Весь день до поздней ночи, надрываясь, стаскивали черноморцы со всего острова камни, строили батарею, набивали песком мешки, заколачивали сваи для казацких челнов, сгружали с судов ядра, запасы продовольствия.
Утреннее солнце удивлённо заглянуло в зевы казацких единорогов, направленных в сторону Талышинского берега.
Ночь над Каспием. В темноте дрожат редкие звёзды. Сорвалась одна, закатилась.
Кто-то вздохнул.
— Чья-то…
Казацкие челны бесшумно скользят все дальше и дальше на юг, к персидским берегам. Третьи сутки на исходе.
— И–эх! И–эх! — взмах, рывок, взмах, рывок.
Скоро рассвет. Приналегли казаки на весла, торопятся. Задумало русское командование ударить силами черноморцев в тыл кызылбашцам. Это заставило бы задуматься заносчивого Мухамеда–агу.
Казачий флот вёл Головатый.
«И–эх! И–эх!» — скользят челны. Дикун сидит на корме. В ожидании схватки тревожно стучит сердце. Пристально всматривается он в смутные очертания берега.
«Точь–в-точь как ходили когда-то к турецким берегам», — вспоминает он свой первый поход.
Спереди, сзади, с боков — челны. Темными силуэтами маячат в них казаки. Их много, в каждом чёлне по десятку. Ефим вместе с Федором. Он сидит на вёслах. Казаки тихо переговариваются.
— Не чуют, что на них погибель идёт.
— Тоже люди, небось…
— Какие там люди, нехристи…
Потянуло
— Готовьсь! — негромко обронил Смола.
Челны, развернувшись веером, понеслись к берегу. Все ближе и ближе надвигается тёмная громада берега. Нигде ни огонька. Только слышен лай собак.
Не ждали караульные персы казаков, поздно хватились. И выстрела не успели сделать, как людская волна выплеснулась на каменистый берег, устремилась к городу. Звонкоголосое «ура» от моря понеслось по улицам.
Из казарм в одном белье выскакивали солдаты шаха.
Всё перемешалось в рукопашной схватке. В кривых улочках рубились, озверело резались кинжалами, кровью брызгали на стены глиняных домишек.
Огненные языки пожара в нескольких местах взметнулись над городом. В багровом свете виднелась сверкающая сталь.
На Дикуна налетел высокий бритый перс. Увидев казака, оскалился, взвизгнул. Зазвенели скрестившиеся сабли. Отбив наскок, Федор рывком вонзил клинок в грудь перса. Тот схватился за казачью шашку и рухнул на спину, тяжко застонал.
Перескочив через убитого, Дикун побежал вперёд по узкой улочке. За поворотом, у белой высокой стены, два перса в шароварах, но без рубашек, наседали на есаула Смолу. Прижавшись к стене, тот с трудом отражал сабельные удары. Федор бросился на выручку. Один из персов издали заметил его и, размахивая саблей, налетел на казака.
Перс орудовал саблей умело. Федор чувствовал, что перед ним опытный воин. Зарево пожара освещало бронзовое тело, мускулистые руки. Дикун не видел, как разрубленный чуть ли не надвое упал Смола, как почти сейчас же подоспел Ефим и, зарубив перса, побежал на помощь другу.
— Держись!
Увидев перед собой второго казака, перс, мгновенно отскочив в сторону, юркнул в тёмный переулок. Ни Федор, ни Ефим не стали догонять его.
— Спасибо, друг, выручил, — тихо сказал Дикун.
— Ладно, пошли…
На востоке небо стало серым. Над морем нависла молочная пелена. Уже не один казак и не один перс заснули вечным сном на тесных, каменистых улицах. Вытаптывая виноградники, все дальше и дальше в горы уходят солдаты шаха. Наконец не выдержали, дрогнули, побежали.
Багровое солнце выглянуло из-за моря, осветило горы, зелень садов.
Дикун прислонился к каменной изгороди, зубами оторвал край рубашки, перевязал рассечённую руку и удивился:
«Когда это меня? Я и не заметил».
Бой кончился. Казаки расходились по городу, заглядывали в уцелевшие от пожара домики. На базаре взломали лавки, драли на онучи дорогие кашемировые платки, тащили в лодки персидские ковры, шелка, все ценное, что попадалось под руку.
Пьяно пошатываясь, Федор побрёл к берегу. Там лежали убитые казаки.