На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
Завтра днем мы должны уехать.
Перед сном читаю Бенвенуто Челлини — это из библиотеки Саши — своеобразный текст, который мне всегда нравился, а сегодня после поездки во Францию приобрел новую остроту. С особым интересом я выписываю фрагмент о «Нимфе Фонтенбло». Я хорошо запомнил, как мы пили кофе возле холла на парадной лестнице, где она была установлена. Интересно как много времени сильные мира сего отдавали консультациям с художниками, несмотря на войны и государственные дела. Когда в тексте я встречал Фотана Белио, то с трудом определял, что это Фонтенбло. Стр. 310–312; ХЛ-1987.
«В полукружии я сделал женщину в красивом лежачем положении; она держала левую руку вокруг шеи оленя, каковой был одной из эмблем короля; с одного края я сделал полурельефом козуль, и некоих кабанов, и другую дичину, более низким рельефом. С другого края легавых и борзых разного рода, потому что так производит этот прекраснейший лес, где рождается
17 июля, понедельник. Утром ездили к руднику им. Кирова. Я ведь уже видел карьеры, в том числе и очень большие под Кемерово. Здесь далеко не самый большой карьер Кировска, не Росвумчорр, но он тоже поражает. Рукотворная пропасть метров триста, становишься в тупик перед разницей возможностей человека и природы. Тем не менее эта дырка в земле не заживет многие столетия. Вообще-то интересно, как со временем природа отреагирует на свои старые раны, нанесенные человеком? Может быть, она приспособится, и через сотню лет на месте этой воронки окажется глубоководное озеро с какими-нибудь экзотическими рыбами? В этот же день по дороге на автобусе в Оленегорск я много раз встречался с уронами, наносимыми природе человеком. Все выжжено километров за тридцать перед Мончегорском. Это следствие кислотных дождей. Через тридцать три года после того, как был я здесь последний раз, я не узнавал природу. Все это походило на несчастье, будто бы по тундре и лесам прошла невероятная космическая гарь. Лишь смутно помнятся очертания сопок. Не увидел я и привычной таблички с надписью «Лапландский государственный заповедник». Почему-то желания попасть обратно в места моей юности не возникло. Я боюсь этих мест, боюсь нарушить какой-то привычный строй в своей душе.
В Кировске как-то нехорошо кольнуло при виде закрытой Первой обогатительной фабрики и бывшего огромного вокзала. Ныне — почти в развалинах. В любых местах меня волнует какое-либо помещение, которое человек не использует. Всему приходит конец, может быть, на этой первой, поставленной еще до войны с крупповским оборудованием фабрике, все поизносилось, да и пыль, поднимаемая ее мельницами и котельной, вредят городу, понятно, что закрыли огромный вокзал, потому что пассажирское движение прошло через соседний Оленегорск, но все равно больно от этой бесхозяйственности. Будто забыли похоронить покойника, и лежит он теперь незахороненный в квартире среди живых, даже не накрытый марлечкой. Не жалко работы людей, не жалко памяти. Также трагично выглядят разбитые и неживые окна общежитий. Слишком много развалин и запустенья, слишком внезапно остановилась жизнь.
Уезжая из Кировска, с болью простился со стариками Саши, свижусь ли с ними когда-нибудь?
По телевидению продолжение скандала с губернаторами. По-прежнему, и это понятно, держатся они за свои привилегии и за свое мыто. Народ ведь понимает, за что именно они держатся. Опросите народ, что он скажет по поводу этих краснорожих удельных князей?
Березовский объявил о снятия с себя полномочий депутата Госдумы, не сумел, не справился. Наверное, претендует на какое-нибудь государственное место, но говорит о карнавале и театре Госдумы, о своем стремлении в данный момент быть вместе с «преследуемыми» олигархами. Все это, конечно, и не пахнет никакими принципиальными решениями. Не представлял он, какая именно будет дума? И чем она ему плоха? Любой унисон с властью уже криминал? Обиделся за федералов-сенаторов. Тоже мне сенат! Ни одна организация еще так не отстаивала права на привилегии своих членов. Дума не состоит из Березовских. Испугался, скорее всего, Березовский ближайшего будущего.
Сейчас около двух часов ночи, за окном светло, небо розовое и нежное.
18 июля, вторник. Убили писателя Д.Балашова, кажется, это сделал его собственный сын. Мы с ним договаривались, что он в начале года будет у меня на семинаре.
Весь день сидел и писал в записную книжку эссе о пище. Сделал личностный последний кусок. На душе один страх, чего-то я боюсь и мучаюсь.
19 июля, среда. Идет арест имущества В.Гусинского. Описывают дом в том самом поселке Чекасово, который мне показал Мальгин. Там же первая частная дорога в России, которую я видел. Сегодня же в Думе Березовский произнес прощальную речь. «Англичанин уходит не прощаясь. Еврей прощается, но не уходит». Сказано не без угрозы.
20 июля, четверг. Весь день занимался разбором карточек. Но утром Витя, сосед Мамая, показал мне за час город. Люди уезжают, многие дома пустуют. Общежития с заколоченными окнами. Почему эта уже освоенная земля никому не нужна?
Появляется какое-то смутное, новое решение «Книга цитат». Все-таки главная жертва у меня — писатель. В расположении разделов и в самих карточках, в содержании будет много борьбы. Моя нелюбовь к интеллигенции осталась.
21 июля, пятница.
Путин после Пекина и Пхеньяна на Окинаве. В энергии ему не откажешь.
Накануне закончил читать «Мефистофеля» Клауса Манна. Фильм я помню очень смутно, но книга сильная по замыслу и внутреннему желанию. В свое время из-за множества прототипов она была, видимо, горячее.
Вечером до двух ночи смотрю телевизор. Мне нравится все живое, «не художественное», по одному из каналов показывают круглые сутки мировую моду.
22 июля, суббота. Вдоль дороги от Оленегорска до Мурманска продают семгу по цене 190 рублей за килограмм. Это не браконьеры, а перекупщики: на базе в Мурманске покупают — продают вдоль пути, не без выгоды для себя. Это «норвежская» семга, выращенная в питомнике. Браконьеры продают чуть дешевле, но жмутся к обочине, рыба у них где-то затырена. Перекупщики милиции не боятся — у них все схвачено, да и много ли патрульному надо: хвост от рыбы!
Это комментарий шофера, который меня вез в аэропорт.
За неделю я чуть-чуть поздоровел. Провожали меня Саша и его сосед Витя — прокатиться. В самолете читал «Исповедь» св. Августина. Вот это уровень литературы, вот это уровень духа.
23 июля, воскресенье. Утром ездил с В.С. на дачу, а к вечеру уже вернулся. Тем не менее, день показался мне долгим и красивым. В этом году у меня, наконец-то, урожай петрушки, но никудышные огурцы. Мыслей пока никаких, душа в паузе. Вспоминаю о прочитанной в самолете статье А. Щуплова о родословной и кланах деятелей искусства. Вечером смотрел ТВ и написал коротенький текст для «Труда».
24 июля, понедельник. Первый день на работе начался с удачи — Дима Дежин на неделю раньше вышел из отпуска. Я редко о нем пишу, но только с ним я ощущаю устойчивую надежность тыла. Без Димы всем командовал Славик, который сохранял весь порядок, фиксировал звонки и собирал почту. Без меня вышел журнал Володи Крымского с моими дневниками за 1998 год вплоть до июня. И надиктованная статейка в «Труде» о наших дачных сотках и земле. Статейка лишь наметки моих мыслей, все получилось не совсем продуманно, но главный тезис, что в мое время земли нам дали мало, сохранился. Человек обуржуазивается не от богатства, а от бедности, от скромности своих запросов. За этой повседневной скромностью и крохоборством приходит и интеллектуальная нищета. Много хозяйственных забот. В четыре часа уехал домой. А к восьми надо ехать на прием в честь высокопоставленных особ британского королевского дома. Мое эссе о пище пока стоит. В Москве идет кинофестиваль, и В.С., несмотря на жару и свое самочувствие, на него ходит. У меня интерес к кино почти полностью пропал. Мне кажется, потому, что раньше в кино были прорывы, оно было менее массовым, а значит в своих глубинах менее коммерческим. В наше время появление такого художника, как Феллини или Висконти, почти невозможно и дело здесь не в физиологии самого таланта, а в другом — в ином состоянии общества.
Прием состоялся на Пречистенке, в здании музея А.С. Пушкина. Это в высшей степени архисовременно. Для устройства приема в честь их Королевского высочества Принца и Принцессы Кентских Российско-Британская Торговая Палата выбрала, может быть, одно из самых нынче красивых и вопиюще роскошных зданий. Я уже лет пятьдесят, а может быть и лет пятьдесят пять посматриваю на улице Кропоткина на этот особняк Хрущева. Всегда было жалко разрушающиеся флигели, исковерканный сад и решетку выходящую на улицу, а в самом музее жалковато отреставрированные интерьеры. Для нашего «все» не поскупились на затраты. Двор перекрыт стеклянными переплетами, там, где раньше были гаражи и умельцы тачали жестянку и искушали бумажники владельцев, сейчас буржуазно-аристократическое благолепие и ресторан Балчуг-Кемпинский расставил свои столы. Впервые близко увидел Королевских высочеств. И он хорош и уверен, и она стройна и прекрасно одета. От остальных людей отличаются разве что выезженнностью. Все люди делятся на тех, кто самостоятельно гладит себе рубашки и кому эти рубашки гладит прислуга. Остальное дело времени, дело наживное.