На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
Чтобы не быть несправедливым, скажу, что была удача и в другом праздничном (детском) секторе программ. Это американский фильм «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Каким удивительно новым оказался этот знакомый с детства сюжет Марка Твена. Американцы, создавая фильм для своих детей, никогда, наверное, не думали, что это фильм о нашей дремучей демократии, о наших рыцарях и вышедших из ума вождях, похожих на древних магов. Смешной фильм для наших детей и нравоучительный для взрослых».
12 января, вторник.
Утром пришел «Труд» с сенсационным заявлением генерального прокурора Ю. Скуратова: «Что я могу здесь сказать по делу Листьева? Для нас во многом картина уже ясна. Пострадавший, как выяснилось, сам
Уже тогда, когда Листьева хоронили и А. Яковлев устроил по нему трехдневные телевизионные бдения, я знал, нюхом долго работавшего в этой системе человека знал: это деньги, здесь пахнет невиданными барышами, которыми Листьев, наверное, не хотел делиться. Подождем следующего этапа, а именно: причастности к убийству его… Это тоже носилось в воздухе. Наследники.
Второе признание генерального, в котором для всех думающих не много нового: «Об убийстве Старовойтовой. Кстати, в ходе расследования этого дела порядка полутора тысяч преступлений раскрыто в Санкт-Петербурге. Вообще, эта криминальная ситуация в Питере складывалась давно». Само по себе занятно, что же это за такие глубокие и скрытые дела, если их почти моментально раскрывают. Но дальше! «Дело об убийстве Старовойтовой оказалось очень сложным из-за обилия ее связей самого разного рода: политических, коммерческих, сугубо личностных, деловых. Вокруг нее было очень много всяких людей. Отсюда — многообразие версий, направлений работы.
Основные версии — политическая, коммерческая, версия об элементарном ограблении. Четвертая версия связана с личностными отношениями. Вот по этим версиям мы пока и работаем.
Чудом оставшийся в живых помощник Старовойтовой на допросах не договаривает некоторые вещи, молчит по ряду позиций, которые для нас наиболее интересны».
Я приблизительно догадываюсь, о чем парнишка молчит. Но покойница уже лежит в некрополе русской славы, в ограде Александро-Невской лавры.
17 января, воскресенье.
Была Лена Иванова, сестра B. C. Сейчас она живет в Германии. Процесс для нашего времени типический: вполне обеспеченные люди объявили себя политическими страдальцами. Говорили о жизни, нашей и «той». Все как-то устраиваются, я же тяну жесткую лямку жизни: дом, институт, собака, В. С.
Роман идет удивительно трудно. Хорошо, что я не обхожу ни одного момента. Еще пару недель — и я закончу главу. В Данию возьму компьютер и том ленинских писем. Если бы можно было от Дании отказаться. Я опять начинаю подозревать у себя что-то более серьезное, чем бронхит, и вспоминаю мать. Сегодня объявили об очередной болезни президента, у него язва желудка. Все это обставлено Центральной клинической больницей, интервью и догадками. Сколько еще будет по этому поводу комментариев? Мне порой кажется, что все наше российское здравоохранение сосредоточилось на персоне президента. Как все это надоело. Живем в кошмаре медицинской энциклопедии. Тем не менее я, насквозь больной, не иду к врачу. Потому что не хватает времени для дела. И боюсь очередей и нищеты наших больниц. Ленин говорил, что не ходить к врачу — это некультурно.
18 января, понедельник.
Сегодня купил мемуары Эммы Герштейн, сунул в них нос — интересно. Но моя планида — пока не закончу романа — писать, писатель.
Рейтинг для «Труда»:
«Какую же суматоху подняло телевидение вокруг болезни президента! Какой-то несчастной язвочки в желудке. Совершенно справедливо воскликнул вице-спикер Государственной думы Владимир Рыжков: «У половины директорского корпуса эта самая язва. Едим — бог знает что и когда, а иногда и не с теми, с кем следует!» У меня три года назад язва была, я от радости, что сумел по блату сделать гастроскопию и она показала все же язву, а не «то самое», песни распевал. Попил какие-то таблетки, которые мне тут же посоветовали, и больше к врачам не обращался, потому что в наше время это и нелегко, и дорого. Может быть, и шум такой вокруг этой язвы подняли, потому что медицины
Из остальных телевизионных тенденций отмечу фактор похожести. Все на телевидении на кого-то похожи. Вот недавно смотрел пляски с пением и развевающимися плащами Филиппа Киркорова. Раньше, в перьях и бутафорских латах, он был похож на героя фильма «Фаринелли-кастрат», а теперь, в плащах, — на поющего Бориса Моисеева, пение и позы которого недавно ночью показывало телевидение. И так во всем: первый канал похож на НТВ; Жириновский, отправляя коммунистов тремя колоннами, по своей энергии стал похож на Макашова; Лужков почти слился программой с Зюгановым. И только Явлинский похож на самого себя: не принимает очередной бюджет и очередное правительство».
19 января, вторник.
Я очень боюсь, как бы мой дневник не стал описанием моих болезней. Чувствую я себя ужасно, но держусь, потому что знаю: лучше умереть на ходу, чем терзать всех рассказами о своих недомоганиях. Если кому-то я о себе и говорю — то как бы извиняясь за свой непрекращающийся кашель и мокрый носовой платок. Бронхит мой прогрессирует; я вычитал в медицинской энциклопедии, что это может дойти до синюшного цвета лица и холодных из-за плохого кровообращения ног. Все это уже получено; иногда, задыхаясь, я пользуюсь ингалятором по пять-шесть раз в сутки.
Приехал из Албании Лиле Баре, мой переводчик и издатель. Рассказывал, что книга имела коммерческий успех и очень хорошие рецензии. Мужик он предприимчивый: взял билет и приехал без нашего институтского согласия. Визу ему дали в посольстве без всякого приглашения. Он действительно много делает для российской культуры и любит ее. Правда, и живет за ее счет. Сейчас приехал за критической литературой — собирается переводить Бахтина, Шкловского, Проппа. Я покормил Лили Баре в нашей столовой. Были еще B. C. Модестов, С. П. и наш студент Агрон Туфа. Очень интересно поговорили о литературе, вспомнили романы Исмаила Кадаре и, в частности, его роман о Литинституте. По словам Валерия Сергеевича, этот очень интересный писатель и подлизывал, когда надо, и критиковал, когда требовалось. Восхвалял. По поводу романа о Литинституте, в котором не в самом лучшем виде был выведен даже Паустовский, он позже написал сочинение как бы извиняющееся. Время изменилось — и можно покаяться, типичный образ действия наших писателей. А может быть, это вообще образ действия и умоустановления писателей? Литература характерна тем, что в ней очень быстро можно скурвиться и почти невозможно отмыться.
20 января, среда.
Всю предыдущую ночь читал книжку Николая Богомолова о Михаиле Кузмине: и жизнь, и творчество. Серьезные, с фоном и атмосферой, статьи, на основе дневников самого Кузмина дается его работа. Конечно, очень силен привкус «темы». Кости этих людей — Судейкин, Нувель, Вяч. Иванов — уже давно перегорели в земле, а страсти их еще увлекают нас, и мы принимаем их за свои страсти.
Большая сила в литературе — искренность.
Весь день возился с очень эмоциональным заявлением Тани Ирмияевой. Я, наверное, писал об этой удивительной женщине. Она сама признается, что, хотя считается русской, в ней бурлит кровь деда — то ли горца, то ли какого-то восточного человека. Она в одночасье подала заявление с просьбой, чтобы ее освободили от ее многочисленных учебных обязанностей по заочному отделению. Хочет сосредоточиться на аспирантуре и зарабатывать на жизнь переводами для «Терры», куда ее сосватал Владислав Александрович. Я сразу подписал и занимался целой цепочкой перестановок.