На самом деле
Шрифт:
— Частично! Только поначалу!
— Тем не менее!
— Тогда, чтобы загладить ошибку и признать победу сил добра, я приглашаю спасителя к себе…
Пятнадцать минут спустя они были одни в пустой (родители уехали на дачу) двухкомнатной квартире на первом этаже пятиэтажки. Уходя, Сарафанова забыла закрыть окна, и холодный ночной ветер гулял по комнате, надувая парусами шторы. Света не было: неделю назад страна перешла на режим экономии электричества.
— А между прочим, — сообщила Анна, когда они с Андреем сидели на диване, — мне как-то раз приснился вещий сон о том, что я нахожусь в объятиях
— Хм… В объятиях великого историка? Конкретного?
— О, нет! Конечно, нет! Абстрактного, да, полностью абстрактного и чисто символического!
— Да? Считай, что я поверил. Ну, а что насчет карьеры? Ты уже уволилась из школы?
Анна села.
— Мне дают пятые классы. Если подобрать родителей с оргтехникой и делать к каждому уроку по страничке материала всем ребятам, к концу года будут полноценные учебники — и к черту все эти снотворные пособия, написанные через пень-колоду! А в книге Миронова я недавно отыскала замечательные факты по повседневной жизни XIXвека! Знаешь, что мне стало ясно? Школьники воспримут только то, что интересно самому учителю. Ну, в общем… Я хочу поработать в школе еще один год.
— Вот как…
— Ты, наверно, это не приветствуешь?
— Зачем же? С училками я еще не целовался…– С этими словами они прильнули друг к другу. — Я отвлеку тебя от мыслей об истории.
— Попробуй!
— Сделаем вот так. О чем ты сейчас думаешь?
— О древних египтянах! В смысле, что они носами целовались, а не ртами!
— Хм. А если так?
— Про Влада Цепеша, валашского царя XV века!
— Да ладно! Что уж сразу же про Влада-то? Ведь я не кусаюсь. Ну, а вот так?
— Про Помпадуршу!
— Как она бокалы заказала в форме своих грудей?
— Точно!
— Вот блин! Ну, ладно. А теперь о чем ты думаешь?
— Мне пришел на память эпизод из самого новейшего периода. Ты помнишь, Путин как-то раз в живот… хи-хи… мальчишку… хи-хи-хи… а журналисты…
— Анна! Прекрати сейчас же думать об истории! Так, все, меняю диспозицию!
— Ого! А знаешь, вот у императора Тиберия как раз имелись мальчики… М-м… которые… угу… ныряли вместе и с ним и это…. это самое… Андрей! О чем я говорила?
Глава 38
— Это что такое?! — прошептал Борис.
— Какой ужас! — воскликнула его спутница.
— Как это понимать? — возмутилась вторая.
— Глазам не верю!
— До чего мы докатились!
— Не думала, что этого доживу!
— Чертов царский режим!
— Тс-с! тише, девочки! Нам ни к чему раскрывать свои политические пристрастия раньше времени. Пойдемте отсюда! Не надо нам ничего!
— Как это не надо?!
— А зачем мы сюда пришли?!
— Мы идем на партийное заседание!
— А какое партийное заседание без ЭТОГО?!
«Партийным заседанием» называлась сходка на квартире одной из новых Бориных знакомых, чьи родители уехали в санаторий. Партии как таковой не существовало, но приятелям Новгородцева нравилось использовать именно это слово для обозначения своей недовольной режимом компании: в нем звучало что-то ленинское, революционное, освещенное веками классовой борьбы. Теперь в объединившийся вокруг Бориса клуб входили не только одногруппники и однокурсники: историков в «партии» было меньшинство. В нее приходили не по специальности, а по зову души.
Что касается описанного разговора,
Вместе с ценами росло и недовольство народа. В авангарде недовольных шли рассерженные молодые люди, такие, как Борис и его товарищи. Ни одно из заседаний подпольной группы борцов за справедливость не обходилось без выпивки. Теперь же, когда цена за бутылку сравнялась с месячной стипендией, впору было подниматься на баррикады.
— Сатрапы! — выкрикнула подруга.
— Довели народ! — присоединилась вторая.
Боря, как мог, успокаивал своих соратниц. К слову, они были не только соратницами, но и поклонницами: в качестве вождя подпольной партии Новгородцев, сам того не желая, похитил несколько женских сердец. К сожалению, ни одна из их обладательниц не могла сравниться с Анной, оставившей в душе неизгладимый след. По популярности среди партийных девушек Борис мог сравниться разве что с политзаключенным Филиппенко.
— Ну какое же заседание без выпивки?! — канючили девушки. — Мы, что, зря сюда пришли?!
В итоге Новгородцев все-таки согласился купить им две бутылки самого дешевого — вернее, наименее дорогого — пива. «Надо снова попросить маму поставить квас, — подумал он, подсчитывая расходы по пути на „тайную квартиру“. — А потом послушаться папиного совета и преобразовать его в бражку. Пора переходить на натуральное хозяйство!»
На «тайной квартире» было не протолкнуться. Пахло пивом, табаком, сухарями и вяленой репой, пришедшей на смену жирной американской отраве из «чёртова яблока». Ввиду того, что электричества не было, и единственным источником света служили несколько карманных фонариков, собрание недовольных выглядело еще более многочисленным и устрашающим. Люди сидели на диване, на полу, на подоконнике. Желтая книга в мягкой обложке переходила из рук в руки. Боря уже прочитал ее. Партийцы не сомневались, что автор труда — самый знаменитый политзаключенный страны, борец с несправедливым царским режимом. Новгородцев соглашался — на словах. В то, что лжеисторик смог создать такой академичный, такой выверенный, такой фундированный источниками и подтвержденный исследованиями труд, он поверить, конечно же, не мог. Но на обложке стояло имя автора: «А. Филиппенко»!
— Принес? — спросили первым делом.
Борис предъявил партийцам бутылки с пивом.
— На большее не хватило.
— Приехали!
— Докатились!
К двум бутылкам потянулись два десятка рук.
— Удивительно! — воскликнула девушка с подоконника, отложив брошюрку о Петре и перенаправив свет фонарика на потолок. — Так сложно пишет, и при этом так интересно читать! Я просто не могу оторваться! Все эти «модернизации», «историографии», «методологии», «эпистемы», архивные шифры, ссылки, отсылки-пересылки… Казалось бы, такая нудятина, а так увлекает!