На самых дальних...
Шрифт:
Дымов и Саенко, чувствуя свою вину перед Земцевым, держались в сторонке и помалкивали. Улучив момент, Дымов отвел Земцева в сторону:
— Мы сейчас же выйдем в море, в тот квадрат, и будем искать их порядки. Я знаю их метку: иероглиф «снег», иероглиф «маленький» и буква алфавита хирагана «э».
— Добро, — сказал Земцев. — Хорошо бы что-нибудь найти. Хотя в такую погоду…
Дождавшись, когда будут закончены все необходимые формальности по приему задержанной шхуны и команды, Ковалев пригласил Земцева на корабль и предложил выпить кофе. Они были хорошими друзьями, относились друг к другу душевно, но Ковалев знал, что у Земцева на первом месте дела, а уж потом все остальное. Дима постоянно был стеснен во времени. За три года их дружбы они еще ни разу вволю не наговорились — все на ходу, урывками, в спешке, хотя жили почти рядом, в семи километрах друг от
Разговор за кофе не получался. Земцев был озабочен. Ковалев сочувствовал другу. Дело ему подкинули не из легких.
— Что там с Борей Логуновым?
— Язва. Заварушкин уже сделал операцию.
— Жаль парня, — покачал головой Ковалев. — Он, кажется, ждал жену?
Удивительное дело — любая новость на острове распространялась мгновенно. Здесь знали друг о друге все, и это считалось в порядке вещей.
— Да, утром она придет на «Орлеце», — ответил Земцев. — Через три пятнадцать пошлю за ней машину в Малый. — По обыкновению, он учитывал каждую минуту времени. Он чувствовал его без часов. Обостренный альфа-ритм.
Ковалев проводил его до трапа. В руках он нес увесистый сверток, аккуратно упакованный и перевязанный изолентой. Когда Земцев был уже на своей шхунишке, Ковалев перегнулся через леер и передал ему свой пакет.
— Дима, это обещанная чеканка. Мой тебе подарок ко дню рождения. И поздравляю.
Земцев поблагодарил.
— Только условие, — сказал Ковалев, — вскрой в том случае, если вдруг замучают сомнения. Может, это тебе поможет. Удачи тебе!
— Спасибо, Стас…
3
О задержании судна, нарушившего Государственную границу СССР.
197… г. сентября месяца 8-го дня, место — Южно-Курильский пролив.
«Я, офицер пограничных войск СССР, ст. лейтенант Дубницкий А. И., в 20 часов 05 минут в Ш-43°42?6? сев., Д-146°16?0? вост. произвел задержание судна «Дзуйсё-мару-18», плавающего под флагом Японии и конвоируемого советским рыбоинспекционным судном «Диана»…
Задержанное судно принадлежит Ямомото Тосими. Приписано к порту Нэмуро, № НКГ-11323. Компания «Нэмуро кандзумэ кабусики кайся». Акционерное общество «Нэмуро кандзумэ» («Нэмуро-консервы»). Шкипер судна (сендо) Абэ Тэруо, японец, возраст 40 лет. Команда — 9 человек, все японцы. Никто русским языком не владеет.
Предъявлены судовые документы: регистрационное свидетельство. Журнал лова отсутствует. Установлено наличие груза — 3 тонны свежевыловленного королевского краба, тонна разнорыбицы.
На судне имеются запасы: воды — 1 тонна, топлива — 1,5 тонны, провизии на 3 суток. Судно «Дзуйсё-мару-18» задержано за нарушение границы СССР и по подозрению в незаконном промысле краба в советских водах. При задержании сопротивление не оказывалось, оружие не применялось».
Они шли по узким дощатым кладям без перил, поднятым на полтора-два метра над мелководьем бухты, — вся команда «Дзуйсё-мару» (исключая сендо), часовой, и замыкал шествие Земцев. Японцы с настороженным любопытством рассматривали задержанные шхуны — те, что стояли на плаву еще под своими флагами, и те, чьи воровские набеги к нашим берегам были пресечены много лет назад, и их не пощадили ни время, ни шторма. Над бухтой вставал рассвет, и мрачные останки сгнивших, полузатопленных шхун являли собой зрелище мрачное и жалкое: там торчала над водой покосившаяся рубка, там проржавевшая корма, там обглоданные океаном ребра шпангоутов. Чайки с гортанным криком срывались с этого кладбища. Да, зрелище было не из веселых. Корабли как люди — приятно ли созерцать человека-развалину?
Движение вдруг застопорилось, кто-то из команды впереди сбавил шаг. Земцев торопить не стал: пусть поглядят, это полезно, здорово действует на психику. Ничего, что многие из них здесь не впервые, лишний раз не повредит.
Он изрядно устал за последние сутки. У него была хлопотная бессонная ночь, еще более тяжелым обещал быть день. В полночь он должен принять окончательное решение.
От Ковалева он
Оказавшись в своем кабинете, он же комната для следствия, фотолаборатория, архив и прочее, — стол, два стула, сейф, шкаф для личных вещей задержанных, на подоконнике искусно выполненный из крабового панциря парусник, на стене морские часы и карта, — оставшись здесь один, он вдруг почувствовал, как ему сейчас не хватает Логунова. Земцев посмотрел на часы и позвонил дежурному, спросил, готова ли машина и кто поедет старшим. Ходу «Орлецу» до острова часа три — три с четвертью, но лучше выслать машину заблаговременно: дорога до Малого не сахар. И еще ему хотелось, чтобы старшим ехал непременно лейтенант Белецкий. Парень он интеллигентный, москвич, Тане будет приятно; к тому же он сумеет деликатно подготовить ее к случившемуся.
Да, не приключись с Борисом беды, вдвоем они бы наверняка раскрутили это дело. То ли им еще приходилось! Теперь Борис вне игры, и, по всей видимости, надолго. Одному будет сложно, Земцев это знал. И дело вовсе не в том, что в нужный момент он лишился первоклассного переводчика. Борис тонко чувствовал ситуацию; У него был нюх на запутанные дела. Не раз Земцев был свидетелем тому, как хитроумно построенный Логуновым допрос ставил в тупик завравшихся нарушителей. Без сомнения, Борис обладал талантом детектива.
Они с Логуновым работали по-разному: Борис быстро, легко, словно шутя; ему же необходимо было сначала приглядеться, покопаться в судовых документах, поразмыслить наедине. Логунов вел дознание, будто решал математическую задачу: малейший просчет нарушителя он схватывал мгновенно и, уцепившись, тянул эту ниточку до конца, пока не распутывал весь клубок. Земцеву важен был психологический фон дела — не просто уличить запирающегося нарушителя во лжи и добиться объективных показаний, а подвести его к мысли сделать эти признания добровольно. От таких дел он получал истинное удовлетворение: значит, ему удалось что-то сдвинуть в человеческом сознании, перевернуть в психологии этих людей — в принципе не преступников, а простых тружеников, оказавшихся волею обстоятельств в безвыходной ситуации.
Логунов и он, Земцев, дополняли друг друга. Вдвоем у них хорошо получалось. За Борисом было блестящее знание языка (как-никак иностранный факультет), тонкий аналитический ум, молодость, в конце концов; зато за ним, Земцевым, — терпение и опыт, а это тоже не пустяк.
Земцев пришел в пограничные войска сравнительно недавно, четыре года назад, но уже зрелым человеком. За плечами была большая жизнь: после седьмого класса работал на заводе токарем, потом армия, служил связистом, потом уволился в запас, работал во Владивостоке на Дальзаводе. Заочно окончил школу, юридический факультет университета. Когда предложили служить в погранвойсках, согласился сразу, не раздумывая: где еще себя проверишь как юриста, если не здесь? Язык выучил уже на Курилах, самостоятельно. В принципе этого от него никто не требовал, дознаватель работает в паре с переводчиком, но, чтобы по-настоящему вникнуть в дело, язык надо знать. А Земцев в любое дело, к которому имел хотя бы малейшее касательство, привык вгрызаться основательно. Никто не ведал, чего это ему стоило. Еще будучи радистом, он стал терять слух. Но об этом не узнала ни одна душа, да и сейчас, кроме жены, никто не догадывался. Земцев прекрасно освоил артикуляцию. Вот и язык ему пришлось изучить дважды: сначала фонетику, потом артикуляцию. Правда, с Борисом ему тягаться трудно, но без переводчика он обходится спокойно, японцы пока не жалуются.